Центр изучения региональных угроз выражает благодарность региональному офису в Бишкеке фонда «Search for common ground» финансирующего проведенные исследования, а также Координатору проектов ОБСЕ в Узбекистане за организацию презентации.
Пару оговорок. Я не политик, хотя понимаю, что презентуемая тема не может быть вне политики в частности разных контекстов взаимоотношений РФ РУз. Но я исследователь и потому стараюсь быть максимально беспристрастен. И потому все мои наблюдения и заключения просил бы рассматривать как мои личные резюме.
Второе. Мне приходится часто бывать в Европе с научными целями, где я так же стараюсь наблюдать за жизнью мигрантов, общаюсь по этому поводу со своими коллегами и потому более или менее осведомлен о проблеме мигрантов в некоторых Евр-х странах. Забегая вперед, должен сказать, что проблемы с ТМ там и в РФ имеют разное происхождение и очень разные по сути. Поэтому я избегаю прямых сравнений.
Я думаю в этой аудитории лишне говорить, что мифы (или фейки, как сейчас чаще говорят) нередко становятся инструментом глобальной политики. Что касается темы, которую я вам сегодня хотел бы презентовать, то кажется, что вокруг ТМ, работающих в РФ тоже сотворена тьма мифов, созданных преимущественно усилиями некоторых российских СМИ и отчасти соответствующих органов власти принимающей страны. Мифы обретают форму стигматизации (или общественного отторжения) ТМ в принимающей стране и потому порождают складывающийся стереотип в отношении к ним на основе социального, национального отчуждения или иных дискриминирующих стереотипов. О главных причинах этого мы поговорим ниже.
А сейчас пара слов о том проекте, главные результаты которого я сейчас постараюсь изложить. Проект был инициирован и финансировался Киргизским отделением организации Search for Common Ground (Поиск общих интересов), Институтом востоковедения Российской академии наук и RUSI (Royal United Services Institute/Королевский Институт объединенных исследований). В проекте принимали участие исследователи Кыргызыстана, Таджикистана и Узбекистана. Время полевых исследований – июнь июль 2017. Исследования были уникальны и проводились в 14 городах РФ. Узбекистанские исследователи провели 65 интервью с рабочими мигрантами (РМ), которые происходили из разных областей Узбекистана. Также проведено 32 неофициальных интервью с исследователями проблем ТМ, имамами мечетей, главами диаспор, юристами, переводчиками и др.
Цель и задачи проекта – изучить особенности пребывания в РФ ТМ из стран СА, выявить условия, при которых из этой среды выделяется меньшинство, которое проявило приверженность к идеологии НЭ и радикализма. Социологический инструмент исследования – индивидуальные и групповые опросы с дальнейшими кабинетными воспроизведениями и исследованиями.
И еще немного статистики, установленной как во время этой большой экспедиции, так и из разных источников, в том числе из доклада аналитика из ФМС РФ (прочитан во время установочной встречи в Москве 1 июня 2016).
Средний возраст ТМ из РУз – от 26-40 лет (в разных городах по-разному). Нас особенно удивили, а точнее насторожили цифры, отраженные в другой диаграмме. Я имею в виду количество ТМ с высшим образованием. Мне до сих пор сложно сделать какие-то выводы по этим цифрам, но ничего хорошего в них я не вижу.
Итак, какую картину мы увидели в результате нашего обследования? Прежде чем я обращусь к этому, позвольте совсем немного о терминах, которые мне придется использовать. Я постараюсь отойти от исключительной научности и прочих сложностей. Мы хорошо понимаем, что настороженность к «другим» или «чужим» — естественное состояние в социумах рода человеческого, будь то в виде наций, государств, иных форм общин. Примеров отчуждений масса. Причины хорошо известны – расовые, культурные или религиозные различия, локальное происхождение, неодинаковое восприятие норм общественной или личной этики (например, между жителями городов и провинциалов) и т.п.
Часть факторов отчуждения (прежде всего религионого и расового) в той или иной степени преодолеваются, но одновременно вторжение одного социального организма в среду другого порождает разные формы столкновений, либо может обретать более мягкие формы. Поэтому ожидать, что отношение к ТМ будет идеальным нельзя, тем более эта среда сама по себе беспокойна во всех отношениях. Это связано и с криминальностью, неумением или нежеланием адаптироваться части ТМ, языковыми барьерами, проблемами с социализацией и т.п.
Однако социальные стигмы в отношении к ТМ в РФ связаны не только с естественными формами отчуждения. Учитывая хорошо описанные проблемы, тема ТМ в РФ иногда становится поводом для повышения предвыборных рейтингов некоторых именитых персон. Кажется, самый показательный пример в этом смысле, предвыборная кампания мэра Москвы Собянина (7-8-летней давности). Московские СМИ, да и федеральные были заполнены разного рода передачами о «социальном зле», с которым г-н Собянин всякий раз обещал геройски бороться. Причем в этой игре все было настолько прозрачным, что даже сами мигранты (как элита, так и простые) понимали в чем подоплека атак СМИ и, как они говорят, причины повальных облав с обязательным присутствием телекамер. Впрочем, некоторые из них уже привыкли к правилам игры и чаще всего милиция (или полиция) договаривалась с прорабами и бригадирами ТМ и даже проводили «показательные задержания на экран». А когда шоу оканчивалось, их с миром отпускали снова на рабочие места. Хотя такого рода спектакли порождают или воспроизводят мигрантофобию (стигму, отчуждение) со всеми вытекающими из этого последствиями.
Другой тоже наверняка хорошо известный в этой аудитории политический контекст имеет более глобальные масштабы, которые особенно заметны в последнее время. Имеется в виду желание использовать проблему мигрантов в политических целях, в частности, как инструмент во взаимоотношениях РФ со странами ЦА.
Что имеется в виду? По официальным данным, в РФ в настоящее время работает около 2 млн. ТМ из РУз. По утверждению некоторых экспертов (в частности, С.Н. Абашина) их много больше (до 3,2 млн). Но независимо от степени достоверности цифр, мы видим очевидное желание показать – что странам СА просто не обойтись без трудовой миграции, в силу хорошо известных демографических и экономических проблем у нас.
В известном смысле это очевидно так и есть. В этой аудитории не стоит говорить о наших демографических проблемах, с которыми мы едва ли справимся в одиночку в ближайшее время. Я имею в виду темпы прироста населения и наши ограниченные пока возможности обеспечить рабочие места. Однако не стоит забывать, что трудовая миграция обоюдовыгодная. Это, кстати, признал и тот же Собянин, когда ему доложили о количестве ТМ работающих на стройках Москвы (оказалось более 60 %). Правда, он сделал это признание уже после того, как был избран…. Я видел этот фрагмент с речью Собянина в ай-фонах некоторых ТМ в Москве и Питере… (некоторые ТМ даже хвастаются – «мы построили им Москву»). Как видите процесс признания обоюдовыгодности ТМ идет своим чередом и обретает такие вот неожиданные или наоборот, вполне ожидаемые формы.
Я не стану дальше говорить об этих хорошо известных в этой аудитории проблемах, попробую обратить ваше внимание на другие аспекты пребывания ТМ в РФ. В последнее время, когда говорят о ТМ, то обязательно подразумеваются вопросы их вовлечения в религиозно-политические группы (т.н. джамааты), квази-идеология которых основана на фундаменталистских толкованиях ислама или, проще говоря на фундаментализме. Еще чаще говорят о приверженности части ТМ к идеологии насильственного экстремизма (НЭ).
Однако в этих случаях оказалось, что проблема изрядно преувеличена. Согласно данным ФСБ РФ (зачитанных нам во время установочной сессии для членов упомянутой международной экспедиции), количество завербованных в ИГИЛ из числа ТМ, прибывших РФ из стран Средней Азии, колеблется от тысячи и до двух тысяч. При этом из Узбекистана примерно 320-450 человек.
Тогда как количество ТМ в РФ (включая нелегальных) в рабочие сезоны доходит до 3-3,2 млн. человек. И если верить этим цифрам, то процентное соотношение вовлеченных персон выглядит более чем скромным. То есть не более ноль целых одной десятитысячной процента. Согласитесь, это действительно более чем скромная цифра, даже если ее увеличить в неск. раз. Поэтому я предпочитаю говорить о феномене ограниченной радикализации в среде ТМ. Но случаи вовлечения в сети вербовщиков тоже разные.
Однако в число приверженцев идеологии НЭ в России включают и членов т.н. «джамаатов». Их громкие аресты на квартирах показывают по федеральному и особенно местному телевидению в областях. Можно бы согласиться с тем, что джамааты становятся своеобразной стартовой площадкой, осуществляющей идеологическую подготовку для вербовки в ИГИЛ. Однако в случаях джамаатов появляется ряд вопросов и даже претензий. Начну с изымаемой у них литературы. Когда я посмотрел представленный мне коллегами список изъятой у них религиозной литературы и приложенную к ней экспертизу, я был просто в шоке.
Во-первых, примерно 75-78 % изъятой литературы была официально издана в Москве, Казани, Уфе и других городах Поволжья. Во-вторых, официально изданная в странах Средней Азии автоматически переведена в разряд «экстремистской», похоже, только на том основании, что это был другой (то есть нерусский) язык. В-третьих, в случае, с которым я столкнулся, экспертиза изъятой литературы проведена абсолютно непрофессионально, людьми совершенно далекими от темы. Согласитесь, эти обстоятельства настораживают и заставляют думать о выстрелах из пушек по воробьям… Допускаю, что я столкнулся только с одним случаем, по которому я смог увидеть список изъятого и «Заключение» экспертизы. Но по таким случаям тревогу бьют юристы из диаспор.
Правда, в последние годы вместе с литературой работники антитеррористических служб РФ изымают у арестованных гранаты, оружие и т.п. Если это действительно так, то есть, если арестованная группа действительно хранила оружие и взрывчатые вещества, то поражаешься их глупости и восхищаешься оперативной работой служб. Но, как мне говорили некоторые юристы из наших диаспоральных организаций, как правило все обнаруженное оружие изымается без присутствия понятых, с нарушением ряда уголовно-процессуальных положений и т.п. По крайней мере, в этих случаях не все так прозрачно, что порождает подозрения у наших юристов.
По данным той же ФСБ, средний возраст завербованных в ИГИЛ или джамааты из СА – 24-25 лет, но основная часть до 21 года. Все сказанное не означает, что проблемы вовлечения в террористические организации не существовало, несмотря на то, что в последнее время она не столь остра в связи с известными всем событиями на Ближнем Востоке и перекрытием каналов (прежде всего, финансовых) вербовки. Однако вчерашний опыт – это тоже опыт, тем более если ситуация может повториться.
Поэтому есть смысл осветить тот социальный или экономический фон, который косвенно или напрямую способствовал уязвимости ТМ, в частности, в смысле опасности вовлечения некоторых из них в сети экстремистов. Предупреждаю, что не смогу охватить все вопросы, поскольку время ограничено. Имеются другие ограничения, о которых буду говорить по ходу изложения.Поэтому предлагаю ОЧЕНЬ кратко посмотреть на юридические и экономические контексты проблем адаптации ТМ. Эти контексты мы разделили на стимулирующие (или факторы уязвимости) и наоборот, сдерживающие факторы, с точки зрения защищенности от вовлечения в сети НЭ. Но для начала давайте попробуем по ходу внести ясность в определения этого и подобных понятий.
В отношении таких явлений как «НЭ» и «религиозный радикализм» не существует широкого консенсуса. В целом это явление можно определить как идеологию, основанную на нетерпимости к другим взглядам, предпочтением использовать насилие для продвижения узко-групповых (или корпоративных) социально-экономических и политических целей.
«Экстремизм» — тоже относительное понятие; поэтому то, что обычно рассматривается как «экстремальное» на Западе, не обязательно будет рассматриваться как «экстремальное» в другом месте и наоборот. В этом контексте, обращаю внимание на различие между салафизмом (консервативное движение с миллионами последователей в глобальном масштабе, может быть в форме «такфирийа») и салафи-джихадизмом (меньшинство в исламистском движении). Это сравнение важно, поскольку оно позволяет нам сосредоточиться на источнике современного НЭ во многих частях мира.
Но вернемся к нашим ТМ. Сначала очень кратко о юридических и экономических проблемах мигрантов. Их можно отнести к системным (или структурным) проблемам, которые создают некий благоприятствующий фон, делающий ТМ уязвимыми перед потенциальными вербовщиками в сети экстремистских орг-й. Иными словами, эти факторы я рассматриваю в контексте этой самой уязвимости, Но, как говорится без фанатизма, то есть воспринимая их как фон, который не может быть единственной причиной.
Итак, основные юридические или административные проблемы:
— Отсутствие до последнего времени внятных договоров между РФ и РУз по ТМ. Правда сейчас ситуация изменилась (..). Однако по-прежнему ТМ не признана официально как экономический или социальный фактор. но сейчас ситуация постепенно меняется.
— Препятствия в официальном оформлении, несовершенство «Закона о трудовой миграции» в РФ. Этот аспект особенно опасен в том смысле, что порождает такое явление как «дикая ТМ». Случаев сотни. Но вывод один «дикая ТМ» весьма уязвима для вербовщиков. То есть человек остается вообще вне закона….
— Законодательная или юридическая наивность, социальная наивность самих ТМ. (говоря словами главы диаспоры в Новосибирске, некоторые ТМ ощущают себя, словно перебрались в соседний кишлак).
Экономические факторы :
— Дороговизна разрешительных документов;
— Коррупция во всех структурах – от служб по мигрантам, так и диаспор.
— Обман со стороны работодателей и т.п.
Индивидуальные или социальные факторы:
— Плохое знание законов РФ и русского языка и, как следствие, трудности с легализацией и особенно социализацией. Язык это инструмент адаптации и ассимиляции, если кто-то планирует остаться жить в РФ.
— Плохое образование ТМ. Речь идет именно о светском образовании.
— Неготовность к социальным адаптациям в непривычной среде. Никто у нас в стране, к сожалению, не учит мигрантов, не дает узнать о тех рисках, которые его ожидают. А это, согласитесь, очень важно.
– Ксенофобия в отношении к ТМ, социальная и этническая стигматизации (отчуждение), которые, как сказано, часто создаются искусственно. Подавляющее большинство опрошенных крайне недовольны негативными стереотипами, навязываемыми местными СМИ в отношении ТМ, присутствие и поведение которых в РФ преподносится как источник роста криминальных акций, нестабильности, беспорядка. Все это серьезно стимулирует социальное отчуждение и одновременно никак не улучшает работы самих органов, занимающихся ТМ, получающих своеобразный карт-бланш для усиления прессинга, вновь открывая условия для коррупции этих органов. Одновременно публикуются более объективные статьи о проблемах ТМ, о коррупции, складывающейся вокруг них, рисках, которым они подвергаются и т.п. Однако эти статьи преимущественно публикуются в малотиражных газетах, либо малопопулярных интернет-сайтах.
В контексте того, что я сказал, планируемое интернет-радио было бы более чем уместно. Особенно как ликбез, психологическая поддержка – связь с родиной и т.п. Но об этом мы еще поговорим…
Иногда ситуация с ТМ в РФ полна парадоксов и противоречий. Например, Россия признана рядом исследователей более благоприятной средой для принятия насильственных экстремистских идей (а иногда для прямой радикализации), чем Узбекистан. но не потому, что Россия это делает целенаправленно. Нет конечно.
В последнее время РФ имеет репутацию более толерантного отношения к религии, чем правительства в ЦА. Однако это породило ту самую парадоксальную ситуацию – ТМ потенциально склонны вступать в контакты с более радикальными версиями ислама преимущественно в России, чем в своих родных странах, потому что в РФ существует относительно более открытая среда. Например, существует больший доступ к Интернету на смартфонах. Интернет – особый инструмент в вовлечении ТМ.
Поэтому некоторые (подчеркиваю, небольшое колич-во!) ТМ, проживающие в России, принимают более нетерпимую форму идентичности, то есть глобальную исламскую идентичность, которая делает их более восприимчивыми к мобилизации в контексте глобальных международным событий. Таких мало, к счастью, но случаи отмечены мной по рассказам близких и знакомых из завербованных.
Согласитесь, нужен серьезный интеллектуальный и эмоциональный стимулы для мобилизации людей на насилие. Однако для того, чтобы объяснить движение к насильственному экстремизму среди названных категорий ТМ, больше заметно влияние индивидуальных мотиваций, воздействие сетей экстремистов, их ресурсов (информационных, материальных и т.п.). Не мене важны экономические стимулы, о которых я говорил.
Одновременно нет типичного профиля насильственного экстремиста или ясных границ «уязвимости» для радикализации трудовых мигрантов. Также мало или нет доказательств того, какой из перечисленных факторов делает ТМ более уязвимыми и подверженными риску вовлечения.
Между тем, упомянутые риски связанными со структурными и экономическими мотивациями, не всегда и даже очень редко становятся прямой причиной уязвимости. Не стоит упускать из виду, что воздействию упомянутых системных мотиваций одинаково подвержено подавляющее большинство ТМ, хотя основная их часть проявляет устойчивость. В этом плане выявлено, что основными причинами личной неустойчивости персон, которые были завербованы (в том числе женщин) стали не только материальные или моральные проблемы, связанные с упомянутыми факторами обнищания или отчуждения и, как следствие, психологических травм, которые приводят к безысходности и серьезной личной подавленности. Судя по опросам (Самара, Астрахань, Екатеринбург), такие персоны становятся объектами внимания вербовщиков, явно учитывающих проблемы своих будущих жертв, старающихся использовать методы морального, религиозного и психологического воздействия. Одновременно только незначительная часть такого рода ТМ проявляет склонность поддаться на уговоры и воспринимала аргументы вербовщиков. Разветвленные экстремистские организации использовали эту благоприятную среду. Чаще всего нам называли выходцев с Кавказа, как вербовщиков.
Однако, вербовщики научились манипулировать чувством маргинализации некоторых ТМ, предлагая привлекательную «мусульманскую утопию» в своем халифате, о том, что существует мусульманское государство, которое необходимо развивать, чтобы противостоять Западу. Такого рода утопии мало кого вдохновляют (особая примета эпохи – рационализм), но парадокс любой утопии в том и состоит — если человек искренне уверовал в какую-то идею, он часто идет до конца.
Рассказы юристов или наблюдателей в судах (Самара, Екатеринбург) показывают, что особый способ вербовок молодых ТМ – использование их личной жизненной неопытности и наивности, их слабой связи или ее полного отсутствия с основной частью земляков (бригад, или групп). В этом случае вербовщики предлагают не только единовременную материальную помощь, но собирают специальные бригады для молодых, но отчужденных ТМ, создавая иллюзию привычных социальных сетей. Такие бригады имеют подряд на работы, но во главе их стоят бригадиры из сети опытных вербовщиков, которые используют свободное время для осторожных и ненавязчивых форм религиозной пропаганды и, по мере «готовности», постепенно внушают им идеи о необходимости «защищать ислам и мусульман», пытаясь иногда склонить к отъезду в ряды ИГИЛ, либо подключиться к сетям экстремистов в РФ (интервью в Самаре, Екатеринбурге, Астрахани). Такого рода наблюдения указывают на то, что вербовка стала целой системой «обработки» потенциального адепта, а его переход условной «черты» не является единовременной и спонтанной акцией. Хотя часть респондентов (Новосибирск, Самара, Астрахань, Краснодар) как раз указали на импульсивные решения некоторых завербованных и связывают это с авантюрным складом их характера. К сожалению, редкость таких случаев, а главное – невозможность непосредственного опроса такого рода выходцев из среды ТМ, не позволяет достаточно полно и достоверно реконструировать мотивации этой группы риска, хотя дает основание говорить, что такого рода индивидуальные уязвимости существуют.
Я постарался идентифицировать три типа персон, которые считаются более уязвимыми и подверженными риску вовлечения в сети НЭ:
(1) молодежь в возрасте от 18 и до 26-27 лет (учитывая вышеназванные системные факторы + неопытность и подверженность влияниям, слабая вовлеченность в социальные сети своих земляков)
(2) нелегальные мигранты, или «дикари», на которых особенно тяжело действуют факторы нелегального пребывания в РФ, юридическая и социальная незащищенность. Среди них женщины, особенно те, кто попал в сети тех, кто предоставляют услуги интимного характера…
(3) необразованные мигранты.
Со всем этим более или менее понятно, и о влиянии этих факторов мы могли предполагать и без глубоких исследований. Однако меньше исследованы, если не сказать, что вообще не исследованы факторы устойчивости ТМ. Предварительно я выделил следующие факторы устойчивости. Правда, кое-что я назвал, и хотел бы добавить следующие:
— Естественно сложившиеся локальные социальные сети (бригады, группы и пр.). Бригады создаются на основе привычных на родине микро-социальных сетей (родственных, махаллинских/квартальных, дружеских). В бригадах, как и в подобных сетях в Узбекистане, существует строгая ИЕРАРХИЯ, которая помогает контролировать молодых рабочих, которые могут быть подвержены внешним влияниям криминальной среды или потенциальных вербовщиков. Кроме того, внутри бригад существует экономическая поддержка, взаимовыручка и т.п.
Идентичность. Это особая статья, или фактор устойчивости. по сути, в случае тм мы имеем дело не просто с физическим, но и с культурным его перемещением в другую среду. В их случае идет скрытая борьба локальной, национальной идентичностей с глобальной исламской идентичностью, когда она, по сути, скорее навязывается, главным образом, со стороны вербовщиков. Однако такие случаи полного переформатирования идентичностей крайне редкое явление среди тм. хотя по сути формы идентичности немного меняются, по крайней мере больше обретают национальные формы, отодвигая на второй план географические локусы (т.е. разделение по регионам происхождения : Хорезм, Бухара, Ферганская долина и др.)
Однако общерегиональной идентичности среди ТМ не сформировалось, по крайней мере среди большинства. Я имею в виду регион ЦА. самая показательная площадка в этом смысле – мечеть, где выходцы разных стран чаще всего сбиваются в группы и молятся отдельно, т.е. по странам или этнической принадлежности. Это-же касается и общих больших молений и ритуалов, связанных с праздниками – Ураза (Id al-Qurban/Fitr). (ФОТО)
В целом религия для ТМ остается как некий моральный стандарт или формат для социальной и личной этики. Но и здесь есть определенные ограничения, связанные с сочетанием или доминированием других форм идентичности, например, этнической, локальной и др. То есть религия очень важна для формирования единых пространств идентичности, но не доминирует над остальными формами.
И еще один важный фактор устойчивости. Это исключительная занятость ТМ. как заметил С.Н. Абашин, после тяжкого трудового дня большинству тм не до абстракций и рассуждений о глабальном джихаде. И этот фактор я тоже бы отнес к фактору устойчивости или естественного иммунитета ТМ.
Теперь краткие выводы:
— В РФ существует проблема радикализации, но которая НЕРЕДКО И стереотипно связывается с мигрантами. Отсюда очевидные сенсационные клише в СМИ к мигрантам. Такого рода «дискурсивное построение миграции» в сочетании с повседневной реанимацией социальной стигмы заставляет некоторых мигрантов осознавать свою этническую разницу и низкий социальный статус в российском обществе.
— Сложившиеся естественным образом социальные сети ТМ (вроде бригад) служат как сдерживающий фактор, или фактор устойчивости к влиянию идеологии НЭ.
— Несмотря на перечисленные выше факторы уязвимости, я уверен, что базовый рост скорости терроризма / насильственного экстремизма среди среднеазиатских рабочих, работающих в России, низок, что позволяет говорить о феномене ограниченной радикализации ТМ в РФ.
— В РФ проблема ТМ используется как внутри и внешнеполитический инструменты. О контекстах я сказал выше.
Рекомендации:
– Трудовая миграция решает проблему демографического избытка рабочей силы стран ЦА. Правительству РУз, по примеру соседей, крайне желательно признать официально явление трудовой миграции с последующими просветительскими и иными формами публичного освещения этого явления через СМИ, старейшин махаллей тех рисков, которым могут подвергаться ТМ;
– Необходимо ускорить налаживание работы дополнительных консульств РУз в городах РФ, соглашение по которым уже достигнуто. Важно расширить работу по юридическому обслуживанию ТМ, используя опыт местных диаспор;
– Странам региона важно расширять взаимное сотрудничество в вопросе выработки единой политики по выявлению и нейтрализации местных сетей экстремистов. Сотрудничество должно учитывать близость возникающих проблем и потому включать действия по совместному упорядочиванию трудовой миграции в РФ, с которой тоже следует продолжить сотрудничество для совместного решения возникающих рисков и проблем;
– Правительству РФ желательно упростить и по возможности удешевить процесс легализации, имея в виду относительно небольшой заработок ТМ, чтобы предотвратить нелегальные формы трудовой миграции, также остающиеся открытыми для рисков;
– Необходимо поощрять доверительные контакты правоохранительных органов РФ с диаспорами и бригадирами на постоянной основе с целью предотвращения десоциализации отдельных ТМ. Самый реалистичный и достаточно простой путь – поддержать уже сложившиеся формы социализации ТМ (бригады, диаспоры и т.п.);
– Провести дальнейшие совместные исследования заинтересованный учреждений РФ с соответствующими организациями и исследователями из стран ЦА, охватывая исследования семей мигрантов, учитывая религиозные аспекты проблемы;
– Недопустимо использовать проблему мигрантов в политических целях, в частности, как инструмент во взаимоотношениях со странами ЦА. Важно остановить использование проблемы ТМ в качестве «PR-инструмента», порождая «мигрантофобию» и отказываясь признать само явление трудовой миграции как обоюдовыгодное;
– Разработать совместные стратегии специальных служб РФ и заинтересованных стран ЦА в отношении задерживаемым репатриантам, принявшим участие в войне на Ближнем Востоке. Привлекать местных исследователей к информации по такого рода персонам, с возможностью предоставления права на интервью отдельным исследователям (хотя понимаю, что это из области мечтаний…).
Теперь некоторые соображения по поводу Интернет-радио, которое планируется запустить:
Полагаю, что это радио должно быть ориентироваться не только на мигрантов «там», но быть рассчитано и на тех, кто готовится уезжать отсюда в поисках работы. Причем, расчет должен быть не только на тех, кто едет в РФ, но и тех, кто собирается или уже нашел работу в других странах. Иными словами строить информационное поле обширнее.
Считаю очень важным и актуальным открыть рубрику – наша история, наши исторические памятники. Ведь восприятие своего прошлого очень своеобразное, если не сказать, исключительно мифологическое, особенно, что касается истории богословия, исламской культуры и истории в целом. Но через ненавязчивую презентацию истории исламских и доисламских памятников можно действовать на сознание ТМ, поддерживать связь с родиной.
Есть ряд других предложений с которыми я уже поделился с коллегами из Центра.
профессор Бахтир Бабаджанов
научный консультант Центра изучения региональных угроз
