Бахтиёр Мираимович Бабаджанов, профессор, исламовед, историк.
В 1996 году защитил PHD диссертацию (Политическая деятельность суфийских шейхов Накшбандия в Тарнсоксиане).
В 2007 докторскую диссертацию (Habilitation) «Кокандское ханство: власть, политика, религия».
Научные интересы: Культура ислама и история суфизма в Центральной (Средней) Азии, Исламская политика Российской империи в Центральной Азии, Исламские институты в бывшем СССР, возрождение ислама в период независимости, религиозные мотивации современной джихадистской идеологии. Профессор Б.Бабаджанов — консультант Центра изучения региональных угроз.
Бахтиёр Бабаджанов согласился ответить на некоторые вопросы, которые волнуют читателей сайта nuz.uz, заданные профессору после прочтения статьи «Личное: Наука и религия в Узбекистане: как и где провести между ними границу?« в октябре 2020 года.
Уважаемый Бахтиёр Мираимович. Недавно 19 февраля на презентации Вашей книги в Национальной галерее искусств НБУ Вы говорили о надписях на памятниках, или их истории как важной части исламской культуры и цивилизации. Сказали, что именно это наследие мы должны сегодня пропагандировать, но мало делаем для этого, а то что делаем – это не вполне профессионально. Я полагаю, что уместно напомнить об очень искренних и важных словах нашего Президента, уважаемого Шавката Миромоновича Мирзиёева, который с нескрываемой грустью сказал: «Мы не смогли убедить людей, что ислам — это свет. И это наша трагедия«.
Во время презентации вы также упомянули, что в нашем информационном пространстве или в просветительской работе “исламское наследие” понимается не вполне корректно. Вы даже сказали: «Отсюда – множество других проблем, связанных с религиозной ситуацией в стране. Но это другой вопрос и другая тема».
Бахтиёр Бабаджанов: Да. Именно так.
Не настало ли время сейчас обратиться к этой и похожим темам? Согласитесь, это очень актуальные вопросы, особенно если иметь в виду, что сейчас в социальных сетях активно обсуждаются животрепещущие для нашего общества вопросы и темы, особенно связанные с исламом, его местом в нашей жизни.
Б.Б.: Да, согласен. Но давайте определимся – что вас интересует?
Например, каково будущее религий и особенно ислама в нашей стране, регионе и мире? Может ли религия дать ответы на вопросы современной экономики или политики? Может ли сочетаться демократическое устройство государства и ислам? Как сами религиозные деятели понимают роль ислама в жизни страны? Почему некоторые из них так неприязненно и открыто критикуют тех, кто вне религий, и все чаще проявляют неприязнь к представителям других религий, особенно в медиа-пространстве? Почему они не любят современное искусство? Почему некоторые из них критикуют и даже пытаются «поправить» естественные науки? В чем суть пропаганды современных исламских блогеров и каналов? Как и почему появляются люди, которые искаженно понимают ислам и пытаются обосновать постулатами этой религии свою агрессию, свои насильственные действия?
Б.Б.: Ой, как много вопросов!
Да, у меня их целый список! Но это не только мои вопросы, но и наших читателей! В конце концов, их ставит сама жизнь и сами события! И особенно жаркие дискуссии в медиа-пространстве! Наши читатели разные, но они имеют право получить на них ответы именно от специалиста. Вы же много лет занимаетесь исламом, его средневековой историей, историей мусульманских богословов в период колонизации, в советский период, особенностями пост-советского возрождения ислама, причинами возникновения терроризма на почве искаженного восприятия ислама и другими похожими проблемами. Вы участник многих международных проектов в этой сфере. Насколько я знаю, вам удалось поработать с архивами некоторых террористических организаций. Это же очень важный опыт! Но основная часть ваших работ научные, значит могут претендовать на достоверность, хотя не всегда понятны более широкой публике, в силу специфики научного языка. Поэтому естественно, что мы обратились к вам. Более того, основная аудитория, кто задает эти вопросы – академические ученые, преподаватели Вузов и школ, бизнесмены, интеллигенция, студенты и другие граждане. Многие из них пишут, что они в буквально в растерянности от некоторых заявлений исламских блогеров.
Б.Б.: Да, я понимаю. Спасибо за доверие. Действительно, тема очень деликатная, вопросов скопилось множество. К тому вопросы невероятно обширные. Поэтому, одним кратким интервью мне очень сложно будет ответить на эти ваши вопросы. Если вашим читателям действительно это все интересно, то они должны понимать, что 1-2 предложениями и даже одним интервью никто не сможет объяснить происходящее. Это будет заведомо ограниченное либо неточное объяснение. Например, чтобы понять сегодняшние процессы и проблемы, мы неизбежно должны обратиться хотя бы к ближайшей исторической перспективе, чтобы понять суть явлений. Важно обратиться к некоторым особенностям религии, ее месте в реалиях современного мира и т.п.
Хорошо, Бахтиёр Мираимович. Мы как раз предполагали серию таких интервью с разными специалистами. И если Вы положите начало таким интервью, мы будем только рады. И еще просьба. Если проведем с вами несколько интервью, то наверняка будут вопросы или комменты от читателей. Я, с вашего позволения, буду за ними следить, собирать и адресовать вам во время следующего интервью.
Б.Б.: Хорошо. Давайте попробуем. Но, повторяю, при условии, что ваши читатели готовы к некоторым непростым объяснениям. Согласитесь, сложные явления нельзя объяснить простейшими ответами.
Да, конечно. Тогда давайте бегло посмотрим на прежнюю историю, или как вы сказали, историческую перспективу. За 30 лет нашей Независимости произошли огромные изменения. В том числе и в отношении к религии, сделано и делается много для обеспечения религиозных свобод. Но в итоге, как сказал наш Президент — «Мы не смогли убедить людей, что ислам — это свет». Можете ли вы объяснить – почему?
Б.Б.: Попробую. Постараюсь быть краток, насколько это возможно. Предупреждаю, что буду говорить только от своего имени, излагать собственное мнение, которое может не совпадать с мнениями других экспертов или специалистов.
Итак, чтобы был понятен контекст сегодняшних проблем, давайте вспомним период перед началом Независимости (июнь 1991). Узбекистан одним из первых официально отказался от атеистической политики, на фоне дискредитации советской идеологии и бурного возрождения ислама. Причем, де-факто были сняты ограничения на создание религиозных организаций, поездок в хадж, другие святыни для представителей других конфессий и т.п. преференции. Подавляющему большинству верующих было вполне достаточно тех религиозных свобод, которые были закреплены законами – свободный доступ в мечети и храмы, открытие религиозных учебных заведений, свободное паломничество и т.п.
Однако нашлись и такие мусульманские лидеры и богословы, кто ставил вопрос не только о социальном возрождении ислама, но и в качестве политической силы общины, духовными лидерами которой они представляли себя самих и даже навязывали себя как потенциальных государственных лидеров. Причем их явная агрессия вылилась в насильственные захваты мечетей, правительственных домов и учреждений, нападки на тех женщин, кто был без хиджабов, собственные “патрули шариатской нравственности” в Намангане и т.п. Все это крайне насторожило и власти и основную часть населения, которая представляла себе духовное возрождение совсем иначе.
То есть, речь шла о прямых политических притязаниях. Так?
Б.Б.: Да, именно так. Но главный вопрос который тогда возник – были ли готовы для управления государством эти новоявленные религиозные лидеры или те, кто себя считал таковыми? В связи с этим вопросом, возникало и возникает много других вопросов – может ли, например, религиозное образование дать весь сложный багаж знаний (светских знаний, подчеркиваю!) и политический опыт достаточный для управления государством? Сумели бы эти новоявленные исламисты поднять экономику страны, находящуюся тогда в плачевном состоянии, наладить международные связи и т.д.? А главное – согласилась бы основная часть граждан на навязываемое управление по религиозным законам? Ответы были очевидны и тогда и теперь – конечно нет и еще раз нет!
А не могли бы вы привести какой-нибудь конкретный пример по поводу внутренних дискуссий того времени между так называемыми «Ваххабитами» и более лояльными и взвешенными богословами?
Б.Б.: Сколько угодно. Но дискуссии часто ритуально-догматического свойства. о них, если будут вопросы, можем тоже поговорить. Что касается обсуждений исламскими богословами того времени будущего политического устройства Узбекистана, то я вспоминаю один жаркий спор между двумя именитыми исламскими богословами в 1992 году. Один из них (условно назову его «ваххабитом») настаивал на объявлении Узбекистана исламским «Эмиратом» или «Исламским государством». Другой (условно назову его согласно вашему обозначению «лояльным богословом») говорил, что объявленных религиозных свобод достаточно для мусульман и что в таких условиях мусульманам совсем не обязательно вторгаться в политику. Он обратился к своему оппоненту, то есть «ваххабиту» с вопросом: «Имеете ли Вы и ваши последователи опыт управления государством? Или как строить экономику, финансовую политику? Вы уверены, что наш шариат даст все готовые предписания – как управлять современным государством, особенно в этом очень сложном мире?»
Ответ его оппонента был ожидаемым. Он сказал для восстановления «шариатской справедливости» достаточно объявить страну исламской, возродить «армию мухтасибов» (то есть полицию, следящую за соблюдением исламских предписаний), дать им в руки десять тысяч плёток/қамчи и они, мол, вернут всех в настоящий ислам. Он добавил: «А кому это не нравится – пусть уезжают в страны кяфиров». Не правда ли очень знакомо все звучит, особенно на фоне сегодняшней ситуации в соседнем Афганистане? Настораживает не просто примитивность «ваххабита», но эта нетерпимость и агрессия. В последующем эта агрессия, как вы знаете, вылилась в ряд террористических актов (1999, 2004, 2005), ставших самыми печальными страницами нашей недавней истории. Пришлось прибегать к силовым действиям, которые, однако, не могли решить всех проблем.
Да, такие «предложения» по «возвращению к шариатскому правлению» можно до сих пор услышать от исламских блогеров, которые окопались за рубежом. Но, насколько я знаю, те, кто выступает за исламское правление, приводили в пример какие-то богатые исламские страны.
Б.Б.: Да, и до сих пор приводят. Но это либо лукавство и незнание истории, или сознательное введение в заблуждение. Не исключается интеллектуальная и политическая наивность, при плохом незнании особенностей мироустройства и т.п. Ведь экономисты давно доказали, что богатство этих стран явление относительно недавнее, с момента как их нефть стала востребованной и принесла относительный финансовый достаток. Но ряд исламских стран (скажем Сомали и другие страны Африки) отсталые. Не экономическое или техническое развитие, а нефть первая причина успеха. И, кстати, эта нефть добывается зарубежными кампаниями и оборудованием, сделанным в неисламских странах, а на нефтяных скважинах работают специалисты из других стран. Арабов – ничтожное количество.
А авторы грандиозных строительных проектов, например, в Эмиратах – европейцы или японцы. Именно такого рода обстоятельства натолкнули представителей королевских семей, политический истеблишмент и население многих исламских стран, разбогатевших на нефти, на мысль, что нефть не бесконечна, надо искать и альтернативные источники пополнения бюджета, готовить своих специалистов. Поэтому в этих странах, включая Саудовскую Аравию, инициированы огромные проекты по обучению молодежи в ведущих университетах мира, которые, возвращаясь, привносят в свои страны новые идеи и я бы даже сказал, новые идеологии. Более того, они приступили к основанию своих светских университетов с обязательным включением технических наук, изучением современных технологий, основывают «Технопарки» и т.п. Все это во имя того, чтобы самим проектировать и строить свои небоскребы, развивать свои страны технологически. То есть в этих исламских странах полным ходом идет модернизация, как в образовании, так и в социальной и политической системах. Они принимают мировые стандарты управления государством – парламент, а некоторые и президентское правление.
Все это сопровождается тем, что в ведущих мусульманских странах все более настойчиво звучат идеи о реформации ислама, приспособлении его к современным реалиям, отказ от религиозно мотивированного насилия, или предложения разделить светское и религиозное образование, ограничении влияния догмы на все сферы жизни и т.п. Наши же ретивые «исламисты» и те, кто их поддерживает, до сих пор говорят о противоположных вещах, но никак о необходимости реформации.
И кстати, самая большая по населению (270 млн) страна с мусульманским большинством (до 88%) – Индонезия. Она тоже не обладает такими ресурсами. И поэтому граждане этой страны (в т.ч. мусульмане) почти 70 лет назад поняли, что будущее за высокими технологиями. С тех пор они активно вкладывают в светское образование, отделив его от религиозного, давно основали ряд технологических университетов, начальное образование сделали светским, параллельно открыв для желающих исламские курсы и школы, соблюдая все условия свободы религий. Похожие процессы происходят в Малайзии.
При этом в свое время большинство мусульман Индонезии без всякого давления извне предпочли именно светское государство, как гарант не только экономического и технологического процветания страны, но и как единственный эффективный инструмент для регулирования межконфессиональной и внутри-конфессиональной стабильности.
Что имеется в виду под внутри-конфессиональной стабильностью?
Б.Б.: Я уже об этом немного сказал на нашем примере. Имеются в виду расколы внутри исламской общины, которые в целом сводятся не столько к догматическим вопросам, сколько к политическим. Эти расколы вносят как раз те, кто выступал и до сих пор выступает за полную «шариатизацию» государства. Им противостоят те верующие, кто считает, что светское демократическое правление в современных условиях вполне отвечает интересам мусульман и основам их догмы, способствует стабильности. Индонезия преодолела эти проблемы еще в 1950-70-х годах. С такими же расколами столкнулись и мы уже в начале 90-х гг., поскольку часть мусульман оказалась под влиянием международных экстремистских партий и организаций мусульманского мира.
Да, я читала вашу статью об опыте Индонезии. Мотивы сторонников насильственной «шариатизации» государства понятны – они хотят добиться власти. Но насколько серьезна угроза от них, если вы говорите, что большинство населения, в том числе и верующих их не поддерживает?
Б.Б.: Ну, во-первых, в истории мы чаще всего имеем случаи, когда агрессивная оппозиция возносится на политический Олимп во время революций, смут или переворотов, вопреки тому, что большинство населения их не поддерживало. И нередко просто потому, что действующая власть не смогла защитить себя, например в информационном поле, и потеряла поддержку большинства населения.
Во-вторых, «джихадизм», как религиозно-политическая идеология, финансируется и пестуется как важная политическая и милитаристская сила в интересах многих могущественных стран, которые всегда скрыто используют такого рода экстремистские или даже террористические организации в своих глобальных или региональных интересах. Об этом много и профессионально пишут политологи.
В-третьих, кроме летального оружия от заинтересованных сторон конфликта, эти организации получили в руки оружие информационное. Вот оно намного страшнее, потому что эффективнее. Решение взять в руки оружие, или навесить на себя взрывное устройство – т.н. «пояс шахида/шахидки» – акт многоэтапный и начинается он именно с внушения и буквально перекодировки мозга, идеологии, чем и занимаются современные информационные потоки, в том числе и исламистские.
Эта идея о насильственном установлении исламского государства или «Мирового халифата» обрела глобальные масштабы именно благодаря эффективной пропаганде. Появились трансконтинентальные террористические организации, вроде «Ал-Каида», ряд организаций в составе печально известного и запрещенного всюду Исламского государства (ИГИЛ). Они очень профессионально наладили пропаганду в медиа-сетях, где используются, так сказать, «голливудские методы» героизации джихада как метода борьбы с использованием примеров из ранней истории ислама, а смерть возносится как «священная обязанность на пути и во имя Аллаха», с полной профанацией догматических предписаний. Словом, они выработали собственные стратегии и методы вовлечения некоторых наивных мусульман в ряды джихадистов на Ближнем Востоке или в ряды своих сочувствующих.
Несмотря на то, что исламские террористические организации потерпели физическое поражение, особенно на Ближнем Востоке, они продолжают свою борьбу в Интернете. Они сумели давно и профессионально выстроить стратегии своей пропаганды, используя разные методы воздействия и расширения своей аудитории. Например, они очень внимательно изучают наши проблемы, используя критику именно тех явлений в обществе или в международной политике, которые мы «аккуратно» обходим и замалчиваем. Именно на критике наших проблем они строят свою контрпропаганду. Современное медиа-пространство это огромный театр информационных войн. И если мы будем избегать обсуждения «горячих тем», то этим займутся наши идеологические противники, естественно, в своих целях. Значит нам надо приложить серьезные усилия в контрпропаганде и не отдавать информационное пространство нашим противникам. Перефразируя известный афоризм, приписываемый Напалеону, можно сказать: «Не хотите кормить своих пропагандистов, будете кормить чужих».
То есть, используя такие в общем-то нехитрые приемы, идеологам «джихадизма», увы, удается увеличивать число своих сторонников, о чем свидетельствует статистика – серьезный рост подписчиков и посетителей. Об этом, надеюсь, мы еще поговорим.
Хотя в современном мире появились и такие исламские политические движения, которые выступают за мирную пропаганду и внедрение исламских норм в семейной, общественной жизни в образовании и даже в политику. В наших реалиях эти движения уже обрели свою силу и нашли свое место в информационном пространстве, явно добиваясь солидных успехов.
Да об этом мы тоже еще поговорим. Бахтиёр Мираимович, если позволите, мы еще вернемся к современности и особенно к современной ситуации в Узбекистане. Для того, чтобы как-то завершить эту часть интервью, попросила бы завершить вопрос о других особенностях возрождения ислама в нашем регионе и особенно в Узбекистане, тем более, что вы были сами свидетелем этого и, как вы пишете в некоторых своих статьях, воочию наблюдали эти процессы. Ваше мнение об этих процессах мне кажется важным, так как вы упомянули, что ответы на перечисленные выше вопросы корнями уходят в прошлое.
Б.Б.: Да, давайте. Меня, интересовали особенности и возможные последствия этого религиозного возрождения в начале Независимости. Самый главный вопрос, который я тогда задавал себе – сможет ли это возрождение преодолеть груз прошлого, то есть обиду за прежние репрессии и атеистическую критику? Как показывает история, после прекращения такого рода преследований, религиозное возрождение естественным образом обретает крайне эмоциональный и подчас и политический контекст.
Да, но репрессии и ограничения в той или иной степени коснулись всех граждан тогдашних республик. Они, как и мусульмане, как-то же приспосабливались к советским реалиям?
Б.Б.: Да, репрессии коснулись всех и к ним приспосабливались как могли. Мусульмане и особенно их лидеры тоже смогли приспособиться под сложнейшие условиям атеистической политики. Читая их произведения или письма той сложной эпохи, приходишь к выводу, что это приспособление часто становилось замыканием в себе. О таком состоянии в обычной беседе мы говорим – «проглотили обиду». Но сколько можно было глотать и копить этих обид? Поэтому я утверждаю, что пост-советское возрождение ислама весьма эмоциональный процесс и выглядит как реванш за многие годы преследований. Это реванш не только социальный или идеологический, еще и политический. Вот что мы должны понимать! Эта инерция немного ослабла, благодаря твердой позиции государства, в том числе. Но другая проблема – изрядная доля консервативности основной части исламских богословов.
А в чем причина этого консерватизма и в чем он проявляется? Насколько я знаю, в нашей истории были джадиды, которые выступали за реформацию религиозного образования, введение светских наук, выступали за научно-техническое развитие мусульман, преодоление консерватизма.
Б.Б.: Дело в том, что в раннее советское время реформаторское движение в местном исламе было остановлено, поскольку реформаторы подверглись преследованиям. С восстановлением Среднеазиатского духовного управления мусульман (САДУМ) в 1943 году (это разгар войны!), стал возрождаться как раз ислам консервативных форм, конечно, под управлением властей.
Во всяком случае, один из важных аспектов возрождения ислама сегодня – смогут ли мусульманские лидеры преодолеть догматический консерватизм, который тоже становится проблемой на пути того самого «Просвещенного ислама», идею которой продвигает Президент нашей страны? Напомню о цитате, которую вы привели, в которой наш уважаемый Президент сокрушался о том, что мы не смогли убедить большинство в том, что «ислам это свет». Причина этого упущения в том, что возрождение ислама у нас в стране и в регионе ЦА проходит и до сих пор продолжается с серьезной доминантой ритуальных и догматических предписаний. Для наших богословов это и есть «наследие», понятие о котором не совпадает с тем, о чем говорил Президент. Например, вы видели когда-нибудь то, что публикуется под маркой «наследия предков» официально лицензированными издательствами и в электронном виде? Около 75% такой литературы – это, помимо Корана (с комментариями) и хадисов (преданий от Пророка – мир ему!) сочинения по фикху, то есть исламскому праву. Надо понимать, что речь не идет о «духовном наследии», а только о догме, ритуально-догматических парадигмах в этике поведения и так далее. Об этом мы еще поговорим.
Но такие наблюдения, по мнению исламоведов, дают основания говорить о том, что понятие об «исламском наследии» в среде авторов переводов или их читателей никак не совпадает с официальным видением «исламского наследия». Кроме того, по той же причине специалисты говорят, что возрождение ислама в пост-советском пространстве состоялось в консервативных формах.
Это означало преимущественно догматическое понимание и толкование норм личной, семейной, общественной этики и даже политики, но чаще всего по догматической традиции, почти без попыток рационального толкования событий, явлений, то есть всех аспектов мирской жизни. Иными словами, такое внушение и восприятие ислама предполагает схожие догматические взгляды на все события, в том числе политические. То есть исключительно религиозные, без намека на национальные или иные культурные традиции. Ибо консервативное восприятие ислама предполагает строгий религиозный формат поведения или даже образа мыслей. Для верующего, которого обучили и которому внушили консервативные формы ислама, единственный «аршин», которым он будет мерять все происходящее вокруг – это догма, без всякой попытки приспособить ее под современность, если даже он использует современные электронные средства, кибер-пространство и т.п. Вот вкратце о главных особенностях сегодняшнего проявления консервативности ислама.
Мы должны вырваться из этого замкнутого круга, иначе не оберемся проблем. Я понимаю, что это религия со всеми ее догматическими вопросами, с ее обычным консерватизмом. Но массово возрождая догму как единственную форму наследия, отчуждая ее от национальной культуры, от нашей более давней истории, от современных реалий мира, надо быть готовым к соответствующим процессам в обществе. Вы когда-нибудь слышали, чтобы наши исламские пропагандисты, заполонившие медиа-пространство, говорили о нашем настоящем культурном наследии – о выдающихся памятниках архитектуры, о зодчих и мастерах создавших все это, о глубоком философском смысле надписей и узоров на этих памятниках, о нашей книжной миниатюре и мусульманских художниках, о выдающихся образцах каллиграфии, каллиграфах исламских музыкантах средневековья и так далее. А кто и что знает о наших выдающихся историках, философах, фармакологах, поэтах и прозаиках? Почему это не изучается в наших медресе? Ведь никто не будет спорить, что в глазах всего мира это и есть основа нашей великой исламской культуры, исламской цивилизации. Вот что ценит мир в нашем наследии! Но чтобы говорить об этом, это надо знать. Вот еще одна причина, почему я говорю о том, что понятие «наследие предков» совершенно искажено и его сознательно путают с догматическими нормами.
Но это же религия и она должна быть консервативной…
Да это так. Но мир же стремительно меняется! Научно-технический прогресс не будет ждать религию, или адаптацию ее консерватизма к современности. Объяснительные модели устройства мира, построенные на строго религиозно-догматических нормативах, уходят в прошлое. Дискуссии наших богословов (особенно молодых) с выводами современных ученых выглядят беспомощно, поскольку основная их часть просто далека от современных наук науки, которые нередко воспринимаются как враг религии. Как я сказал, все эти противоречия довольно успешно преодолены или преодолеваются во многих исламских странах, или странах с доминирующим большинством мусульманского населения. У нас же этот процесс в религиозной среде проходит с массой препятствий, эмоционально и без попыток понять суть происходящих в мире процессов, без глубокого понимания самих законов прогресса, который невозможно объяснять только через догму.
По крайней мере, мне кажется процесс реформации у нас еще не начался, а если и будет иметь место, то будет проходить болезненно, в силу того, что многие мусульманские богословы страны очень далеки от реального понимания необходимости реформации, хотя бы в том варианте, который был инициирован джадидами.
Но религия без догмы и своих священных предписаний не может существовать.
Б.Б.: Да, абсолютно точно! Нет сомнения, что в религии доминирует догматическая система. Но вопрос в том, в чьих руках она будет, то есть кем и во имя чего она должна быть освоена, на что она будет «работать». Здесь я хочу высказать еще один исторический факт. Надеюсь это не утомит ваших читателей, так как он очень важен для понимания современных процессов.
Вы знаете, что в средневековье, вплоть до начала 19-го века был запрет на перевод и тем более на толкование священных текстов – Корана и Сунны (хадисов) с арабского языка и даже переложение на диалекты арабского. Существовал запрет даже на самостоятельное толкование догматических или правовых вопросов тем, кто не прошел многолетней подготовки, не знал классического арабского языка. Более, того, даже получив образование, право на толкования Корана или хадисов, догматических вопросов или ритуально-правовых коллизий имели только те богословы, кто получил своеобразный документ («Иршад») от признанного в среде ученых-богословов специалиста в соответствующей области (муфассира – комментатора Корана; мутакаллима – специалиста кредо религии и по догме; мухаддиса – специалиста по хадисам; муфтия – специалиста по правовым вопросам и т.п.). А все потому, что эти священные источники очень сложны по составу, по содержанию и включают в себя сложнейшие вопросы, от обычных ритуальных и до политических вопросов, или например, видов джихада многое другое.
Джихада?!
Да именно так! Не пугайтесь этого слова. Тем более «джихад» имеет разные смыслы и доминирующее его значение, как это говорят большинство богословов – т.н. «Великий джихад» (Джихад ул-кабир), который означает освоение знаний об исламе и к которому, согласно хадису, призывал Пророк (мир ему!), вернувших с джихада «Малого» (Джихаду-с-сагир), то есть с войны. Мы об этом можем еще поговорить, если будут вопросы ваших читателей.
Сейчас бы хотел завершить ответ. Так вот элитарность религиозных наук, а значит и самой догмы, строго охранялись и в эту сферу никто без специальной подготовки и «Иршада» не допускался. Ведь в исламе нет такого института, как церковь или Папство в христианстве и поэтому роль улемов и их элитарных корпораций позволяло в той или иной степени удерживать общину от расколов и конфликтов, именно сохраняя доминанту в сфере действия и приложения догматики и особенно в регулировании ритуально правовых и иных вопросов.
Причем носители религиозных наук должны были обсуждать все спорные вопросы общины в своем узком кругу, не допуская в него неподготовленных персон. Эта элитарность религиозных наук обеспечивала социальное и политическое равновесие в общине, в которой поэтому существовало разделение догматических, правовых, социальных, политических и иных сфер приложения этих правил.
Существовала целая иерархия богословов, часть которых имела сразу несколько «Иршадов», как муфассиры, мутакаллимы, мухаддисы и пр. То есть были учеными (алимун). Сложились иерархии богословов, мнение которых могло не совпадать по разным вопросам. Однако система работала, благодаря своей закрытости и позволяла сохранять стабильность в общинах. Простые же верующие обычно обращались к имамам, либо по более сложным вопросам к более осведомленным богословам, особенно когда в жизни общины возникали разного рода социально-экономические или политические катаклизмы. Это, конечно, упрощенная схема, но в принципе она позволяла удержать от вовлечения в глобальные споры и дискуссии неподготовленных членов общины и избежать расколов.
Начиная с примерно с средины 19-го и особенно в начале 20-го веков эта элитарность религиозных наук и догмы была нарушена. Массово появлялись переводы и комментарии священных текстов «для простых верующих», основная часть которых была очень поверхностно осведомлена в религиозных науках. Для знакомства со священными текстами совсем не обязательно было обращаться к мнению знатоков и ученых. Теперь их перевод был под рукой и преемственность применения религиозных знаний была нарушена.
Сегодня же эта элитарность религиозных наук, а значит и догмы разрушена окончательно. То есть переводы всех священных источников переводится и выбрасывается на рынок (в том числе и в медиа-пространство) миллионами экземпляров, а многие не вполне грамотные мусульмане читают их, не всегда понимая их, или чаще всего понимая искаженно и совершая такие деяния, которые не могут быть объяснены ни догмой, ни разумом. Священные тексты опустились до уровня желтой прессы! Вот наша беда.
Бахтиёр Мираимович, спасибо большое! Мне кажется получилась хорошая основа для продолжения интервью. Если позволите, мы продолжим нашу беседу в ближайшее время и затронем все те вопросы, которые я обозначила выше и которые волнуют наших читателей.
Б.Б.: Да, я готов. Спасибо вам!
Беседу провела корреспондент Сайёра Рустамова
