В пятом номере российского журнала «Восток /Oriens (2004) опубликована статья Арне К. Зайферт и И.Д. Звягельской «Примирение Европы и ислама в Евразии» (с. 76-90). Статья посвящена разбору проблемы – каким образом «исламский фактор»[2] может стать «частью общей стратегии ОБСЕ по обеспечению безопасности и стабильности» (с. 76).
И действительно, после расширения сферы деятельности ОБСЕ, перед этой организацией, а, следовательно, и перед Европой, фактор политического ислама обретает стратегическое значение. Ведь до включения в сферу деятельности ОБСЕ ряда стран бывшего СССР, внутри большинства стран Европы уже имелись свои исламские общины; их интеграция в европейские сообщества до сих пор остается болезненной проблемой, время от времени обостряющейся в зависимости от обстоятельств и политической конъюктуры. Здесь наблюдения авторов могут иметь практическое значение (с. 70-71).
Авторы предложили так же оригинальные взгляды на место и роль ислама в странах Центральной Азии (ЦА). Нельзя, например, не согласиться с их следующими тезисами : в странах ЦА процессы государственного строительства находятся еще в ранней стадии развития, при которой национальная и религиозная идентичности не всегда могут быть полностью отделены друг от друга. Конечно, преобразования в разных сферах общественной, экономической и политической жизни тоже начаты не так давно и будут идти нелегко, оставляя простор для социальной напряженности. При этом, появляющаяся неудовлетворенность населения будет эксплуатироваться радикальными исламистами в их порыве заменить светские государства исламскими (с. 77).
В статье имеются ряд других интересных наблюдений, которые достойны исследований и дальнейших обсуждений, особенно в том смысле, что они могут стать хорошим стимулом избавления от ряда негативных стереотипов, когда речь идет об исламе. Тем не менее, как всякий новый и нетрадиционный взгляд, ряд утверждений авторов вызывают возражения и не могут не стимулировать дискуссий. К их статье приложен документ «Меры по укреплению доверия» (с. 84-90), который мы тоже хотели бы обсудить в контексте политической позиции потенциально договаривающихся сторон и региона в целом. Критика авторов для нас не самоцель. Естественно, мы постараемся изложить и собственный взгляд на проблему.
Начнем с одного из наиболее дискуссионных положений в статье. Почти все предложения и выводы авторов, касающиеся диалога между светскими властями и исламистами, основаны исключительно на опыте Таджикистана, а общий контекст в статье построен таким образом, что этот опыт будто бы вполне приемлем для всего региона. Такая постановка вопроса представляется наименее удачной. Во-первых, следует иметь в виду, что религиозная и политическая ситуации в этих странах совершенно не схожи ни друг с другом, ни, тем более, с Таджикистаном, пример которого авторы интерполируют на всю ЦА. Во-вторых, авторы уверены, что опыт ПИВТ в качестве наиболее яркого представителя политического ислама в регионе, может стать примером диалога и желания сотрудничать. Для начала напомним, что это единственная легитимная религиозно-политическая партия в регионе, которая завоевала свою легитимность буквально кровью, пройдя через гражданскую войну. Во всяком случае, мы полагаем, что предложенные характеристики вероятного «цивилизованного поведения» ПИВТ не совсем точны, и, кажется, пока нет оснований разделять оптимизм авторов относительно будущего имиджа этой партии, даже в случае достижения ею полного (но маловероятного) доверия с официальным правительством.
Для более или менее корректных прогнозов в этом смысле, не стоит упускать из виду действия ПИВТ в ближайшей исторической перспективе. Например, уже в момент фактического развала СССР зародившийся политический ислам в странах региона, и особенно в Таджикистане (и ПИВТ не в последнюю очередь), способность и стремление к диалогу не проявил.[3] Более того, в свое время почти все исламисты региона, при полной свободе религиозного вероисповедания, пошли дальше, прилагая значительные усилия для создания исламского государства, основанного исключительно на законах шариата, сохраняя при этом крайнюю нетерпимость к «неверным». В Таджикистане такая ситуация привела к конфликту и прямым столкновениям, тоже отчасти стимулировавшим гражданскую войну. Мы напоминаем эти обстоятельства не потому, что против так сказать «миролюбивой трансформации» этой партии и их оппонентов. Всем конфликтующим сторонам следует воздать должное, хотя бы потому, что сумели остановить самогеноцид своего народа.
Однако, предложенная историческая перспектива здесь важна потому, что именно она до сих пор определяет и будет долго определять имидж ПИВТ в глазах большинства населения и политической элиты Таджикистана. Точно так же отношение самой партии к этой элите тоже было и остается более чем подозрительным. И если уж быть до конца честным, во время долгих и трудных переговоров 1995-96 гг., ПИВТ свою «мирную позицию» обменяла не только на законодательное закрепление своего легитимного положения. С не меньшим усердием верхушка партии боролась за министерские портфели, другие «прибыльные должности», особенно в нефте-газовом секторе страны.
Кроме того, мы почти ничего не знаем о нынешнем состоянии в самой ПИВТ. Ведь в ней наверняка осталось еще радикальное крыло, которое в свое время познало «эффективность» автомата Калашникова, но не знало что такое компромиссы и нормальная политическая деятельность. Интересно бы знать, как это крыло смотрит на нынешние переговоры с официальным правительством, или на мирную политическую деятельность своей партии? И есть ли гарантии, что на фоне нынешнего падения рейтинга ПИВТ внутри Таджикистана,[4]это самое радикальное крыло не сочтет нужным просто отодвинуть от власти нынешнее (более или менее либеральное) политическое руководство во главе с С-А. Нури и М. Кабири, как «не оправдавших доверия» и затем будет настаивать на возвращении былой воинственности, разочаровавшись добиться своих целей иными способами?
Оснований ставить такие вопросы у нас более чем достаточно. Например, мы располагаем достоверными данными о том, что часть руководства ПИВТ воспринимала переход к мирной деятельности лишь как своеобразный «политический трюк», и в нарушение мирных договоров 1997 г., до недавнего времени сохраняли в боевой готовности некоторые свои вооружённые отряды. Например, влиятельный член этой партии и одновременно занимающий пост министра МЧС в правительстве Таджикистана Мирзо Зиёев, по крайней мере до 2000 года имел такой вооруженный отряд численностью до 300-350 человек.[5] Не исключено, что такие же отряды в той или иной форме сохранены и до сих пор.
И, кстати, снова о рейтинге ПИВТ. Судя по данным известного таджикистанского исследователя Саодат Алимовой,[6] рейтинг этой партии в последние годы сильно упал и даже едва «вытягивал» на требуемый процент для участия в последних выборах. Выходит, они представляют интересы не всех мусульман Таджикистана, уж точно не подавляющего их числа. И ещё — что способствовало падению авторитета ПИВТ? Ведь все это необходимо знать, ибо, повторяем, совсем не известно, что предпримет партия для подъёма собственного авторитета. По крайней мере, ответы на подобные вопросы важны, особенно в контексте предлагаемых рядом международных организаций и исследователей взглядов на ПИВТ как образца, готового к диалогу. Однако, трудно привести какие-то аргументы в пользу того, что ПИВТ останется способной к диалогу в случае, предположим, победы на выборах. Те претензии, которые предъявляют официальные власти Таджикистана в отношении ПИВТ говорят об обратном. Более того, пока ПИВТ будет сохранять в боевой готовности свои отряды (например, в составе официальных сил МЧС), оснований доверять их позиции почти не остается. Больше оснований имеет предположение, что старательно проявляемая этой партией готовность к диалогу – шаг политический и конъюктурный.[7]
Между прочим, близкий пример дает нам Турция, где более чем полвека назад исламисты были допущены в «демократическую игру», иными словами, получили возможность создавать свои партии и принимать участие в выборах, а позже и войти в правительство. Но именно это обстоятельство стало причиной крайне болезненных отношений секулярной части общества (включая политическую элиту) и исламистов. По мнению профессора Рушена Чакира, большинство турецкого населения, защищавшее принцип секуляризма, считало, что исламисты «хотят сделать демократию заложницей» и обязательно постарались бы избавиться от секуляризма, приди они к власти. И это опасение было не напрасным, позже такую попытку сторонники Н. Эрбакана в действительности предприняли, так как его наиболее активные последователи выставляют демократию как «географическую идеологию», а секуляризм – как режим идолопоклонничества.[8] И, между прочим, эта напряженность между секуляристами и исламистами там сохраняется и поныне. За последние четверть века дважды потребовалось вмешательство военных и Совета по национальной безопасности Турции (например, «период 28 февраля 1997 г.»), ибо исламисты ожидаемой терпимости к политике секуляризма не проявили и были скорее готовы к более решительным действиям во имя построения исламского государства.[9] Однако именно это обстоятельство вызвало отрицательный резонанс не только в самой Турции, но и в большинстве европейских стран, усмотревших в «турецких событиях» угрозу общей стабильности в Европе. И значит, реально Европа сама опасается исламистов у власти в любом государстве континента.[10]
Как видим, пример Турции, увы, тоже не дает оснований верить в реальную возможность того, что исламисты примут в качестве основного правила их легализации — признание незыблемости конституционных завоеваний и общего секуляризма правительства. И это тоже естественно, ведь идеология политического ислама нацелена на реальное воплощение законов шари‘ата во всех сферах общественной и политической жизни и всегда с подозрением относилась к общепринятым демократическим принципам в этих же сферах общественной жизни. По крайней мере, в регионе ЦА исламисты опираются на политический активный, но, как правило, наименее образованный электорат из верующих, враждебно относящийся ко всему «чужому». С другой стороны, интеллектуальная элита исламистов не просто очень далека от толерантности, а скорее агрессивна в своих устремлениях восстановить исламское государство. В этой связи, достаточно привести несколько цитат из комментария к Корану знаменитого «отца ваххабитов» в Узбекистане ‘Абдували-кори Мирзаева.[11]
Сура «ал-Бакара», айаты 11 и 12. Комментарий направлен одновременно против «модернистов» (=Islohatchilar, то есть против реформаторов в широком смысле этого слова), против светских правительств и тех религиозных деятелей, кто лоялен к светским формам правления. Автор пишет: «Настоящие реформы (Islohatlar) могут быть только тогда, когда следуешь предписаниям Аллаха и Мухаммада. А кто не следует – тот разрушитель … Начало разрушений – брать в друзья неверных и подражать им». Автор пишет, что те, кто предлагает реформы для исламских обществ – это лицемеры (munafiqun) и что они опаснее иудеев и других неверных. Далее он пишет : «В то время, когда есть прямые предписания шари‘ата Аллаха, некоторые «реформаторы» стараются повести людей к ‘великому будущему’, не понимая, что они на самом деле ведут людей к разрушению».
Из комментария к айатам 26, 27 той же суры. Автор утверждает, что способ решения межнациональных конфликтов должен основываться только на законах ислама. Цитата: «Ислам не знает расизма, национализма. Ислам знает только две нации – исламскую нацию и нацию неверных.[12] Какая бы нация не приняла ислам, мы признаем ее исламской нацией…».
Из комментария к айату 107 (таже сура). Цитата: «… В этом мире есть много таких, кто называет себя «мусульманами», но берет себе в друзья врагов Ислама и мусульман. Ради финансовой и другой помощи от неверных они отказываются от исполнения законов ислама. Но мусульманин должен хорошо знать, что неверные никогда не были и не будут друзьями ислама. … Мусульмане должны помнить, что только исполнение законов Аллаха остановит врагов ислама и мусульман. Не надо ждать помощи от врагов ислама!».
Из комментария к айату 108 (сура таже). Цитата: «Те, кто говорят, что вместо Великого Корана и шари‘ата выбрал разные «импортные» пути и (политические) системы и говорит, что «мы пойдем по пути светского развития», тот, вместо единого Аллаха, верит в угнетателей и смутьянов…».
Из комментария к айату 109 (сура таже). Цитата: «Эй мусульмане, неверные давно хотят вас свернуть с пути и с предписаний истиной веры. … Неверные хорошо понимают, что если вы воплотите в жизнь веления Аллаха, то им не останется никакой возможности подчинить вас. Это им не дает покоя!… Отвернитесь же от неверных! Не равняйтесь на них! … Аллах способен их всех уничтожить одновременно. Будьте с Аллахом, но не с ними! … не думайте, что можно с ними иметь взаимоотношения и при этом сохранить свои интересы. Это не так!».
Из комментария к айату 120 (сура таже). Цитаты: «Исламские предписания истины, даже если они кому-то не нравятся! Все другие правила общественного устройства не стоят и ломанного гроша! В одном человеке не может сочетаться ислам и представления других религий и других обществ. … Все, кто хоть что-то маленькое заимствует у неверных – его путь это путь неверного! Пусть такие мусульмане запомнят, нужно либо быть мусульманином, либо неверным! Другого пути нет! Не следуйте за ними и не отказывайтесь от своей религии! … Если вы отказываетесь от своего пути – вы отказываетесь от Аллаха! … Но самые большие враги ислама – это те из мусульман, кто берет себе в друзья евреев и христиан, заимствуют их правила. .. Они думают, что если они договариваются с евреями и христианами, то не продают свою религию… Нет! Они ее продают! С ними нельзя договориться!! … Подражать неверным, заимствовать что-то из их «культуры» — это и есть следование за ними, за их верой… Сегодня евреи и христиане осуществляют свои коварные планы под прикрытием разных «культурных обменов», «диалогов», «политических и культурных союзов»… Но они все это делают против ислама, запомните это! … На самом деле противостояние между евреями, христианами, с одной стороны, и мусульманами, с другой – это не расовое или географическое противостояние, это противостояние религий. И запомните это хорошенько! Только в разные эпохи этой борьбе давали разные названия, а суть была и есть одна и та же. … Евреи и христиане никогда друг с другом не сойдутся. Но они объединяются только против ислама. … все великие богословы говорили, что неверные остаются одинаковыми… ».
Из комментария к айату 124 (сура таже). Цитаты: «Мусульмане не могут быть близкими к неверным никогда и ни при каких обстоятельствах. Если вы живете с неверными в одном городе, одном доме или работаете вместе – это не может быть основанием для объединения. Объединение должно быть только на основе веры (Aqida)». Далее снова осуждаются те исламские государства, кто имеет культурные и политические взаимосвязи «со странами неверных». Автор считает, что эти связи должны ограничиваться только экономикой и обменом товарами и ресурсами «на выгодных мусульманам условиях». Осуждаются так же те мусульманские государства, кто заимствует политические и общественные институты и структуры, «придуманные неверными».
Заметим, между прочим, что этот комментарий до сих пор весьма популярен среди мусульман не только Узбекистана, но других мусульман региона. Тем более, по нашей информации, в настоящее время готовится его перевод на таджикский, казахский и кыргызский языки с намерением размещения в Интернет-сети.
Вернемся, однако, к разбираемой статье. Обратимся к несколько неясно сформулированной части статьи, относительно предлагаемых Европе конкретных шагов по налаживанию сотрудничества и диалога с представителями политического ислама в странах ЦА «в целях совместного сосуществования и сотрудничества» (с. 76-77). Здесь мы согласны с тезисом, предлагаемым в качестве основного условия стабильности в Евразии – «Общее признание неприкосновенности различных культур и цивилизаций». Однако авторы утверждают, что для стабильного совместного существования ОБСЕ и в целом Европе, «необходимо обратиться к видным мусульманским религиозным деятелям и исламским политикам и попытаться привлечь их в качестве партнеров в деле поддержания стабильности и безопасности». Кроме «европейского диалога» с представителями политического ислама, предлагается разработать и принять меры по установлению доверия между светскими властями и политическим исламом (с. 78-80). При этом наиболее удачным полем для такой деятельности предложена Центральная Азия (с. 77).
Конечно, диалог во имя безопасности всегда необходим. Только сразу возникает несколько вопросов. Первый, естественно, охватывает политический контекст проблемы. А что, такой диалог с политическим исламом Европа (в частности ОБСЕ) должна вести самостоятельно во всех странах ЦА, независимо от отношения к этому существующих правительств? Если да, то можно ли сказать, исходя из реальной ситуации, что хотя бы одно правительство[13] в регионе закроет глаза на такие действия (пусть даже он будет проводиться под предлогом безопасности)? Очевидно, что нет. По крайней мере, такого рода предложения, по элементарным международным правилам, следовало бы начинать, учитывая позиции существующих легитимных правительств региона. Более того, реально ситуация, такова, что большинство правительств будут, скорее всего, рассматривать такого рода действия как вмешательство в свои внутренние дела, что породит скорее конфликт, нежели создаст базу для диалога и сотрудничества. Для сравнения мы можем представить такую же ситуацию для любой европейской страны, когда бы с тамошними религиозными группами (не обязательно исламскими) какая-нибудь третья страна стала вести самостоятельные диалоги, дабы содействовать их вхождению в политические структуры правительств. Надо полагать, такая ситуация вызовет отрицательную реакцию официальных властей любой из европейских стран.
Другая сторона этой же проблемы (или, как ее сформулировали авторы — «европейский уровень доверия») касается положения политического ислама в самой Европе. Напомним, что, при совершенно либеральном отношении к этно-религиозным общинам, постоянном диалоге правительства с ними, возникает масса проблем (например, с последователями «кёльнского халифа» Метин Каплана). И разве решение этих проблем предвидится в ближайшем будущем без решительных мер? А если предвидится, тогда почему ситуация в ЦА для предлагаемого диалога с политическим исламом признается более удачной, чем в самой Европе? Между прочим, «европейский ислам» как явление достаточно хорошо и профессионально изучен чего не скажешь о нынешней религиозной ситуации в странах ЦА. Едва ли подлежит сомнению, что только профессиональные исследования дадут надежную опору для прогнозов возможных вариантов развития событий, особенно в предлагаемом авторами случае полной легитимации политического ислама в странах ЦА и включение его в государственные структуры. Имеющиеся у нас данные дают больше оснований говорить о неблагожелательных последствиях (мы к этому вернемся ниже).
Предложенные Арне К. Зайферт и И.Д. Звягельской «Направления деятельности» (с.80-82) тоже не свободны от дискуссионных утверждений. Остановимся на некоторых из них.
Собственно предложенные направления действий большей частью основаны на идеях г-на Чарлза Уиляма Мейнса (председатель фонда «Евразия»), который в одной из своих статей, кроме всего прочего, выдвинул ряд подходов к исламу в ЦА. В частности, он писал о том, что США и Запад должны пользоваться всеми дипломатическими и политическими средствами, чтобы настаивать на вхождение в официальную политическую систему всех партий, «стремящихся к мирным преобразованиям», в особенности исламских политических партий.[14] Арне К. Зайферт и И.Д. Звягельская соглашаясь с такой постановкой вопроса, тем не менее, справедливо замечают, что сохраняется реальная возможность того, что вошедшие таким образом в систему власти исламисты прибегнут к радикальному изменению существующих конституционных норм. И, как следствие, отношение европейских государств к такой власти остаётся открытым (с. 81).
На наш взгляд, в большинстве стран ЦА, сохраняется опасность того, что в случае участия исламских партий в политической борьбе, они, скорее всего, пойдут на поводу у радикалистов от религии, в прах разбив все надежды на сохранение хотя бы каких-нибудь светских институтов. Такой вариант в условиях ЦА , на наш взгляд, более вероятен, по крайней мере, на сегодняшний день, учитывая крайне нетерпимый и консервативный менталитет большинства местных исламистов. Для обоснования можно сослаться хотя бы на приведенные цитаты из произведения одного из главных идеологов этого движения ‘Абдували-кори.
Здесь так же важно сделать одно отступление. Дело в том, что современный политический ислам в нашем регионе – явление преимущественно привнесенное. И когда мы, например, говорим о ранних политических устремлениях того же Саййида Абдулло Нури (ныне председатель ПИВТ), или его узбекистанских единомышленников (Рахматулла аллома, Абдували-кори), не надо забывать о том, что их политический порыв (как реакция на атеистическую политику) начал формироваться еще в советскую эпоху, но под влиянием произведений таких столпов идеологии политического ислама как Мухаммад Абдух (ум. в 1906) или Саййид Кутб (казнен в. 1966), чьи произведения изучались в их кружках для нелегального обучения (худжра) преимущественно в Узбекистане и Таджикистане. Подобные заимствованные ориентиры и клише из области воинствующего политического ислама сыграли значительную роль в формировании позиции местных исламистов, определив их нетерпимость и радикализм.
Между тем, многие последователи и наследники идей политического ислама, например, в Египте, уже прибегают к критическому пересмотру своего воинственного прошлого, официально отказываются от насилия, выражая готовность адаптировать свою деятельность к новым условиям.[15] Тогда как большинство их единомышленников в странах ЦА, особенно их радикальное крыло,[16] очень далеки от этого. Рано или поздно исламская религиозная партия, естественно, будет искать обоснование своим целям, идеям и постулатам в собственной догме, хотя бы из опасения потерять рейтинг в среде своего же электората. И в каком направлении пойдет этот поиск, тоже пока неизвестно. По крайней мере, пока у исламистов региона, стремящихся к легитимации собственного статуса, позиция сводится к негибкой политической идеологии, или точнее фразеологии, основанной на пристрастно подобранных айатах из Корана, примеров из Сунны или на сакральном представлении истории ислама.[17] И, судя по результатам наших опросов, и содержанию значительного числа нелегально изданной ими литературы, большинство исламистов региона считают демократию поводом для уничтожения ислама, а секуляризм – «режимом отступников».[18] Более того, вопрос с религиозной (исламской) легитимностью понятий демократии вообще, модернизма, или, скажем, конституционного строя, среди большинства местных исламистов пока не решен окончательно и положительно.
В целом, не следует упускать из вида то обстоятельство, что местный ислам остается крайне консервативным, так как начатые в начале XX в. попытки религиозной реформации (т.н. движение Джадидистов) не завершились и их носители были уничтожены физически во время большевизации края. Ныне вопрос о реформации особенно актуален, особенно в контексте независимости и глобальных перемен. В политических кругах стран ЦА предлагаются разные формы этой реформации в виде «секулярной религии», «просвещенного ислама» и т.п. Некоторые богословы видят реформацию в более консервативных рамках, посредством нового оживления в толковании правовых вопросов и прочих проблем, возникающих перед современными мусульманами (иджтихад), посредством уже проверенного «инструмента» — развития основ фикха и вынесение решений (фатава/фатволар) в духе времени.[19] Однако, мы уверены, что при сложившихся обстоятельствах, любая попытка региональной реформации ислама в той или иной форме, обязательно будет иметь последствием обязательную политизацию этого процесса. А это в свою очередь породит массу проблем для местных социумов и правительств, о чем мы скажем подробней ниже.
Вновь вернемся к разбираемой статье. В предлагаемых «направлениях действия» имеется, на наш взгляд, еще одно серьезное упущение. В нынешней ситуации, как сказано, никто не может точно просчитать – что ждать от местных политизированных исламских элит (за исключением разве что Таджикистана), совершенно не имеющих опыта политической деятельности и до сих пор ориентирующихся на единственную цель своей деятельности – добиться власти и построить исламское государство.[20]
Даже если мы предположим, что в одной из стран приход исламистов к власти произойдет мирным путем (как это предполагают авторы разбираемой статьи – с. 83), кроме упомянутых последствий, первым результатом такого положения станет резкий рост иммиграции из такой страны региона секулярных слоев населения. Представители иных конфессий тоже, скорее всего, покинут такую страну (а это многие миллионы жителей). Реально такая ситуация приведет к моноконфессиональности, и откроет путь к фактической «талибанизации» ЦА. В местных условиях (когда робкие шаги религиозной реформации далеки от завершения, и при неоднородности позиций местных мусульман) ожидается обязательная борьба за власть внутри исламского режима, результатом чего, скорее всего, станет захват власти радикальными силами. С другой стороны, вымывание (иммиграция или исламская адаптация) светских слоев населения приведет к тому, что для поддержания секулярной части политической элиты государства, или даже его «конституционной ориентации» (о чем пишут авторы, как об основном условии допущения исламистов к власти), просто не останется физической опоры. А в условиях, скажем, Казахстана и Кыргызыстана, такая ситуация может привести к противостоянию между более секулярными северными областями и «исламским югом» в этих республиках.
Конечно, не хотелось бы рисовать картину в таких мрачных тонах. Но, тем не менее, среди большинства тех, кто близко занимается проблемой политического ислама в ЦА, такой путь развития событий (в случае легитимации исламистов) не вызывает серьезных возражений. В лучшем случае сценарий может развиваться по «турецкому пути», но так же не найти своего решения и преодоления противоречий и недоверия.
В этом же контексте возражение вызывает прописанный авторами кодекс поведения для Европы, которой предлагается «не использовать двойные стандарты», и предписывает необходимость гарантировать признание легитимности и сохранение отношений с любым «исламским государством» в ЦА, если оно придет к власти законным и демократическим путем. Правда, при условии, что такое государство будет гарантировать, конституционный строй и основные права человека, учитывая отличающуюся от западной исламскую концепцию прав человека (с. 83). И здесь мы бы предложили более реалистичный подход. Прежде всего, мы должны учитывать, что европейская политика не единообразна и едва ли сама готова к такому развитию сценария, как, впрочем, и другие крупные державы (вспомним о неоднозначной реакции политиков к приходу к власти исламистов во главе Н. Эрбакана в Турции). К тому же Европа в целом не имеет опыта эффективного урегулирования отношений с политическим исламом внутри себя. Например, удалось ли Европе найти общий язык с такими партиями вроде «Хизб ат-тахрир ал-ислами»? Или эта партия хотя бы раз попыталась изменить свои подходы к взаимодоверию с Европой и остальным миром? Ведь для этой партии остальной мир продолжает оставаться «миром неверных», который, судя по стратегическим целям партии, должен войти в состав мирового халифата.
По крайней мере, предложения допускающие возможность политического прихода исламистов к власти в некоторых странах ЦА совершенно далеки от действительной ситуации как в регионе, так и в мире. Более того, подобные предложения не учитывают возможной реакции в самой Европе, игнорируя господствующие мировые стандарты и методы реальной политики. Напомним, к чему может привести такой шаг в любой стране ЦА (см. предыдущие абзацы).
Кроме того, предлагаемое «исламское государственное образование» обязательно будет использоваться радикальными силами как внутри стран, где предполагается выход исламистов на политическую арену, так и внешних сил (не исключено даже использование на уровне противостояний Америка-Россия, либо Россия-Европа). Такие предположения сразу порождают массу вопросов, в частности — насколько регион и сам Запад адаптируемы под те условия, что проистекают из сформулированных в статье предложений?
И потом, следует иметь в виду, что основная часть политической элиты большинства стран ЦА, которую по советской традиции называют «светской», тоже ведь считает себя мусульманами (признавая ислам как историко-культурную, ритуальную и духовную традицию). Более того, в нынешней ситуации светские государства в регионе в большинстве своем проявили значительную либеральность по отношению к религии, к свободе вероисповедания и т.п. (исключение составляет политический ислам, к которому, впрочем, отношение тоже неодинаково – от либерально-конъюктурного, как в Таджикистане, и до явного неприятия). Более того, религия признана духовной и культурной ценностью, ее символы и фигуры используются в качестве компонента официальной идеологии практически во всех странах региона. Между тем, судя по массовой подпольной литературе, исламисты до сих пор не проявили достаточно
Авторы полагают, что «диалог с исламистами может способствовать реформированию политического ислама в сторону большей толерантности, умеренности» (с. 84). Как обоснование преложена идея о «Евроисламе» политика из Татарстана Р. Хакимова, «предлагающая уход от прямолинейных трактовок шариата». Сразу скажем, что пример абсолютно неудачный. Во-первых, первыми противниками Р. Хакимова будут сами исламисты (и умеренные и, особенно радикальные). Во-вторых, среди подавляющего большинства традиционных мусульман Татарстана и России в целом эта идея, по меньшей мере, вызывает ироничное отношение. Впрочем, у нас создается впечатление, что идеи самого Р. Хакимова носят скорее политический характер, нежели основаны на знании хотя бы основ ислама и едва ли будут восприняты большинством мусульман.
И, наконец, хотелось бы обратиться к приложенному к статье Арне К. Зайферт и И.Д. Звягельской документу «Меры по укреплению доверия» (с. 84-90). Проект, как явствует из его преамбулы, инициирован европейскими научными центрами, к которому привлекли местных исследователей и политических деятелей.[21]
Сразу обращают на себя внимание ряд противоречивых позиций. Так утверждается, что «компромиссная практика Таджикистана является уникальным примером в евразийском пространстве ОБСЕ, доказывающим, что сотрудничество и сосуществование между светским государством и политическим исламом реальны» (с. 84). И уже ниже говорится, что в Таджикистане, «и в еще большей степени в других центральноазиатских государствах, сохраняются конфликты» между исламом и светскими государствами (с. 85). О неправомерности сравнения опыта Таджикистана и остальных стран региона (тем более о кардинальной разнице ситуации в них) мы уже говорили выше. Неясно только, как точнее определить нынешнее состояние в Таджикистане – как «сотрудничество», или все-таки «конфликт»?
Приводимый далее пункт «Резюме» скорее состоит из дежурной риторики и деклараций, совершенно далеких от реальной ситуации. Более резонными и полезными представляются следующие два пункта («Рекомендации» и «Принципы сотрудничества»). Еще более реалистичная оценка ситуации и имеющихся проблем представлена в следующем пункте «Оценки и выводы», где более или менее ясно обозначены основные причины потенциальной конфликтности ситуации. Однако задачи по укреплению мер доверия неконкретны, настойчиво повторяют уже сформулированные выше (во втором и третьем пунктах), не учитывают всего комплекса имеющихся проблем, непреодолимых противоречий, особенно в смысле взаимного доверия сторон.
На этом фоне особенно умиляют два приложения к документу. Первый из них — «Легкорешаемые вопросы» (максимальное использование религии в национальных интересах, совершенствование законодательной базы, повышение статуса органов по делам религии и т.п.). Во втором же приложении «Труднорешаемые вопросы», обозначен только один единственный пункт: «Изучать возможность законодательного признания … семейно-брачных норм религиозного характера». Хочется спросить – неужели это единственный «труднорешаемый вопрос»? Очевидно, что нет. Ясно ведь, что замалчивание проблем скорее их усугубляет, нежели способствует их разрешению.
С другой стороны, даже при всей возможной откровенности формулировок имеющихся проблем, ни документ, ни сама статья ситуации на будущее не проясняют и далеки от действительного положения вещей в регионе. Тем более, что там ясно звучит главная мысль — оснований для недоверия у сторон больше, чем причин к полной интеграции и взаимопониманию. И очевидно, что для настоящего взаимного доверия потребуется долгая эволюция позиций и время. И если даже этот документ обрел бы официальный статус с соответствующими подписями и обязательствами сторон, и в этом случае, мало кто удивится бы, что он будет, скорее признан сторонами из конъюктурных соображений, почти ни к чему их не обязывая. Не следует упускать из виду и тот факт, что в своем сотрудничестве с международными организациями, обе стороны в Таджикистане нередко стараются продемонстрировать собственную открытость и доказать неконструктивную позицию оппонента. Наблюдая специальные телепередачи Таджикистана последних нескольких лет, мы видим нередкие столкновения представителей ПИВТ с правительственными чиновниками на заседаниях правительства и особенно Парламента Республики. Это тоже заставляет думать, что означенные проблемы далеки от разрешения, если вообще разрешимы.
Во всяком случае, повторяем, пример Таджикистана как «конструктивного диалога» между светским правительством и исламистами не самый удачный. Это же можно сказать и о Турции, где крайне болезненный диалог исламистов и светского государства продолжается более полувека.
Иными словами, опыт ни одной из стран в решении «религиозных вопросов» не может быть универсальным, исходя из серьезной разницы в общественно-политической, этнической ситуаций и прочих условий. Более того, в большинстве стран региона сама постановка вопроса о легитимации политического ислама приведет скорее к порождению массы конфликтов, чем будет способствовать разрешению уже имеющихся проблем.
По крайней мере, в настоящее время и при нынешних условиях, гораздо больше оснований прислушаться к мнению ведущих политиков региона. А они полагают, что прямая или косвенная («моральная») поддержка политического ислама со стороны некоторых европейских организаций и политиков, а так же из арабских стран, не в меньшей степени способствует его отчуждению с более традиционными мусульманами, с одной стороны, и государствами – с другой. Ведь не секрет, что самостоятельные попытки зарубежных организаций наладить контакт и диалог с исламистами региона, возвышают последних в собственных глазах и, в результате, все названные естественные области конфликта усиливаются. И тем более, есть совершенно реальные основания опасаться, что исламисты стараются использовать такого рода свои контакты не для действительного диалога, а для усиления своих позиций и принимают условия «демократической игры» по тактическим и политическим соображениям. Однако, их официальная и подпольная литература никак не свидетельствует об их трансформации, напротив, усиливают игру в «двойные стандарты».
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Таким образом, попытка универсализации таджикистанского опыта хрупкого компромисса с политическим исламом, с попытками предложить его принципиальные положения всему региону, очевидно непродуманны и не учитывают всех возможных последствий. По крайней мере, как это обычно бывает, здесь вопросов больше чем ответов. И не все ответы могут быть однозначными.
Нельзя не согласиться с авторами, что «потребность в реформах все больше ощущается в исламских обществах». Однако, пусть они произойдут эволюционным путем, а не будут навязаны в виде «соглашений», «совместных деклараций» сформулированных экспертами зарубежных стран, которые (согласитесь!) не всегда видят всех тонкостей ситуации и могут вольно или невольно срежисировать совершенно непрогнозируемые и непредсказуемые события.
И еще важный вопрос, касающийся положения исламистов в регионе. Говоря об их позиции и перспективах, мы упускаем одно важное обстоятельство. Дело в том, что в центре внимания исследователей и политиков только одна ось противостояния: легитимные государства и политический ислам (включая его такие проявления как экстремизм, терроризм и пр.). Между тем, гораздо более актуально противостояние исламистов с большинством местных мусульман. Последние, в силу ряда обстоятельств, воспринимают представителей политического ислама как «чужаков», «привнесенную и негибкую идеологию».[22]
Не следует так же забывать о таких чертах местной формы бытования ислама (несмотря на относительную традиционность и консервативность ее носителей), как : возможность полноценного существования ислама в светском государстве, отказ от насилия, готовность признать фактическое отделение государственных учреждений от религиозных, при условии признания свободы вероисповедания, и т.п. А самое главное, следует иметь в виду высокую адаптационную способность ислама в его местной форме бытования.[23] Именно эта готовность «приспособляться к условиям времени» представителей местной формы бытования ислама оставалась и остается в центре критических нападок локальных представителей политического ислама, которые в первую очередь не хотят мириться с тем, что местные «традиционалисты» допускают возможность полнокровного существования мусульманской общины в условиях секулярного государства.[24]
Деятельность политических организаций (в том числе и религиозно-политических) имеет всегда естественную цель – придти к власти и воплотить свои программные цели. В случае же большинства исламистов в ЦА совсем нетрудно предположить, какими целями они будут руководствоваться, учитывая их сакральное (но не реальное) восприятие формы власти в прошлом с уже готовыми клише теологического обоснования «преимуществ исламского правления».[25] По крайней мере, гарантий на то, что такое правительство станет руководствоваться «кодексом правил поведения»,[26] предложенными авторами, ничтожно малы. Тем более, ситуация с экономическими и социальными проблемами в регионе прочно закрепила среди большинства исламистов ЦА идею о «справедливом халифате». Судя по их литературе и листовкам, восстановление «халифата» представляется ими как единственная панацея от нынешних проблем. У электората исламистов пока не находит себе место мысль о том, что «хорошее будущее» возможно только повседневным и тяжёлым трудом и не может быть дарована Аллахом просто за прилежное благочестие или даже за «борьбу и самопожертвование на Его пути».
С другой стороны, подавляющее большинство политической элиты всех государств региона настаивает, чтобы религия оставалась частным делом (этому препятствий нет ни в одной стране нет), а политическая жизнь оставалась независимой от неё. И, между прочим, большинство нынешних официальных политиков в Таджикистане придерживаются такого же мнения. В настоящее время эта позиция себя оправдывает, а самое главное, находит поддержку среди большинства верующих. Конечно, есть проблемы, и, видимо, поиск новых форм сосуществования будет продолжаться. Однако, желательно, чтобы эти процессы происходили эволюционным путем. На наш взгляд, для этого нужно время, терпение. А самое главное, учитывать традиционность общества, перемены в котором происходят медленно и зависят от множества обстоятельств. Попытки же западных организаций и политиков подогнать эти процессы, формулируя готовые предложения и решения, неоправданны и подчас опасны.[27] Ведь подобные предложения не основаны на добротном исследовании местной ситуации, устоявшихся стереотипов, в подавляющем большинстве господствующих среди мусульман, с попыткой просчитать разные варианты развития событий, с внятными прогнозами.
Поэтому, в сложившейся религиозной и политической ситуации в ЦА, для сохранения стабильности, гораздо продуктивней и разумней поддерживать и поощрять адаптационную способность местной формы бытования ислама, но не его политизацию.
Никто не спорит — нужны диалог и любые другие меры, реально ведущие к стабильности. Тем не менее, как сама статья, так и приложенный к ней документ по мерам укрепления доверия между светскими властями и ПИВТ, скорее оставляет впечатление о неразрешимости имеющихся противоречий (возможно даже естественных на нынешнем этапе), чем демонстрирует реальные (!) шаги к конструктивному диалогу. Напомним, что речь о подобных мерах укрепления взаимного доверия между официальным правительством и ПИВТ продолжаются уже много лет и пока очень трудно говорить о действительной попытке сторон разрешить свои противоречия.
И, наконец, глобальный международный контекст разбираемой проблемы. Не секрет, что малые державы и их режимы слишком уязвимы, особенно, когда в них происходят сложные перемены, в том числе в политической, идеологической, или религиозной сферах. Всегда сохраняется риск, что экономические и стратегические интересы великих держав в таких странах обострят искомые проблемы, особенно религиозные. Поэтому, мы не против поиска новых путей для стабилизации в странах ЦА, но уверены, что подобные поиски надо основывать на более тщательном и комплексном исследовании местных социумов, учитывая особенности их истории, культур0ы и религии.
[1] Настоящая статья написана с использованием материалов проекта фонда Карнеги : «Политический ислам в странах СНГ».
[2] «Исламский фактор» авторы разбираемой статьи понимают как технический термин, «охватывающий всю совокупность факторов, связанных с исламом и возникающих под его влиянием» (с. 77, прим. «1»).
[3] В определенном смысле это можно рассматривать как реакцию на советскую атеистическую политику. Однако рискнем напомнить, что в конце 80-х либерализация религиозной политики привела к фактической свободе религиозного вероисповедания. Но это обстоятельство не остановило политизацию ислама и, как следствие, его радикализацию.
[4] Данные исследовательского центра «Шарк» (Душанбе).
[5] Эти данные мы получили во время интервью с некоторыми бывшими боевиками т.н. ИДУ. В 1998-2001 гг. они сбежали из боевых отрядов в Таджикистане, узнав о неоднократно объявленной президентом Узбекистана И.Каримовым знаменитой амнистии незапятнанных кровью боевиков. По рассказу одного из них, после мирных договоров Мирзо Зиёев (боевики называют его «Джага») сохранил свой отряд и даже увеличил его за счет боевиков т.н. ИДУ, переданных ему по договорённости с Джума Намангани. Пользуясь случаем, мы благодарим МИД Узбекистана за содействии в организации наших интервью сбывшими боевиками ИДУ, многие из которых воевали на стороне ОТО.
[6] Из доклада исследовательницы на конференции в Душанбе в июле 2001 г. Присутствовавший на этой же конференции заместитель председателя ПИВТ М. Кабири признал факт падения рейтинга партии, но намекнул на то, что это результат скрытого прессинга правительства. Возможно это в действительности так, однако не менее резонным представляется вывод г-жи С.Алимовой, в общих чертах состоящий в том, что ПИВТ не оправдало надежд своего электората и рядовых членов партии в смысле содействия улучшению ситуации с бедностью, экономическими и прочими проблемами. На наш взгляд, падение авторитета ПИВТ связано так же с тем, что значительная часть верхушки партии и бывшие полевые командиры, добившись легитимного доступа к финансовым источникам республики (например, в нефте-газовом секторе экономики), поспешили капитализировать своё легитимное положение (высокие зарплаты, взятки, прямые махинации) и продемонстрировали, за что на самом деле проливали кровь рядовые члены партии. По информации бывшего члена партии Султана Хамадова (отвечал за внешнюю разведку в боевых отрядах ПИВТ), многие члены партии, видя беспардонное обогащение верхушки партии и бывших полевых командиров, заявили о выходе из ПИВТ.
[7] Не исключен, как сказано, и прямой экономический интерес большинства верхушки ПИВТ.
[8] R. Čakir. Islamic Life in the Republican Period in Turkey // in: State and Religion in Countries with a Muslim Population (Ed. By Z. Munavvarov and R. Krumm). Tashkent, 2004, p. 162.
[9] Ibidem, p. 163.
[10] Сомнения относительно готовности Европы поддержать отношения с государством, в котором к власти придут исламисты и изменят режим от светского к исламскому, высказывают и авторы разбираемой статьи (с.83, прим. «5»).
[11] ‘Ашурали угли ‘Абдували-кори. Тафсир ул-фуркон. Мадина, 1425 (2005). Издатель сын ‘Абдували-кори – ‘Абдулкуддус. Очень плохое качество переплета и бумаги заставляет сомневаться в том, что эта книга издана в Медине. По непроверенной информации, этот комментарий издан в Оше.
[12] Подчеркнуто в тексте.
[13] Кроме, может быть, Таджикистана. Хотя и здесь встречные шаги правительства и ПИВТ пока выглядят скорее конъюктурными, чем основаными на доверии друг к другу.
[14] Maynes Ch. W. America Discovers Central Asia // In: Foreing Affairs. Vol. 82, No 2, 2003, p. 132.
[15] G. Kraemer. Introductory Presentation // in: State and Religion in Countries with a Muslim Population (Ed. By Z. Munavvarov and R. Krumm). Tashkent, 2004, p. 158.
[16] По информации заместителя Председателя ПИВТ г-на М. Кабири, в 1996 г. руководство партии согласилось начать переговорный процесс. В ответ на это глава т.н. «Исламского движения Узбекистана» Т. Юлдаш(ев) не раз заявлял, что ПИВТ «предала интересы ислама» и что джихад надо было вести до тех пор пока во всех мусульманских странах региона не установится единое исламское государство («Исломий давлат»).
[17] Наиболее характерный пример — нетерпимая позиция партии «Хизб ут-тахрир», тоже, кстати, из числа «экспортированных» организаций.
[18] Сравните это с позицией турецких исламистов.
[19] Шайх Мућаммад Сдиќ Мућаммад Юсуф. Ихтилофлар ћаќида. Тошкент, «Мавороуннаћр», 2003, с. 72-78. Между прочим, этот же автор полагает, что этот инструмент в исламе (то есть иджтихад в мазхабе) очень эффективен для приспособления к условиям времени (там же).
[20] Хотя, как сказано, личный экономический интерес верхушки оказывается не на последнем месте.
[21] Хотя, в действительности документ скорее составлен по европейским клише. Не исключено, что Арне К. Зайферт и И.Д. Звягельцева стали авторами основных положений и формул в документе, на что ясно указывают близость текста статьи и положений документа.
[22] См., например, упомянутую книгу М-С. Мухаммад Юсуфа Ихтилофлар ћаќида.
[23] Между прочим, местные богословы постарались найти догматические обоснования такой позиции, полагая, что «следует подчиняться (условиям) эпохи, а не подчинять их себе». См.: Исхак-хан тура ибн Джунайдаллах Хваджа (‘Ибрат). Мизан аз-Заман. Подготовка к изданию, комментарии и Предисловие: проф. Х. Коматцу, Б. Бабаджанов. Ташкент-Токио, 2001 с. 6-15.
[24] B. Babadjanov. Debates over Islam in Contemporary Uzbekistan: A View from Within // In: St. A. Dudoingon (Ed.) Devout Societies vs. Impious States? Transmissing Islamic Learning in Russia, Central Asia and China, through the Twentieth Century, KS, Berlin, 2004, p. 49-52.
[25] О господстве именно таких представлений и устремлений говорят результаты наших исследований значительного числа литературы региональных исламистов разного толка.
[26] Например, в качестве основного правила поведения у власти, исламистам предлагается признавать «конституционные завоевания». Подобные фразы и предложения не могут не вызвать улыбки в силу их очевидной наивности.
[27] По большому счету, население региона уже прошло ряд подобных экспериментов с построением колхозов, социализма и т.п. Однако обретенная за века адаптационная способность местных социумов позволила сохранить свои традиции и религию в условиях жесткого прессинга атеистической политики. И только та часть молодых мусульман, которые были не сильно связаны с местными формами бытования ислама, предпочла «восстановить чистый ислам».
М.Б. Олкотт (США, Фонд Карнеги)
Б.М. Бабаджанов (Ташкент)
