Ноа Такер и Серик Бейсембаев, исследователи нового проекта Radio Free Europe/Radio Liberty “Not in Our Name”, рассказали о предварительных результатах своего исследования факторов, толкающих казахстанцев отправляться в «джихад», сообщает Central Asia Analytical Network.
На сегодняшний день, согласно имеющейся у исследователей статистике, около 500 казахстанцев выехали в Сирии и Ираке. Внутри страны за последние 7 лет было совершено около 16 терактов, в результате которых погибло около 100 людей (в основном, радикалы), а более 800 человек было осуждено по статьям «терроризм и экстремизм». В мировом рейтинге Global Terrorism Index Казахстан занимает 67 место из 134 стран.
Число осужденных за терроризм и экстремизм растет. Только в 2017 году к тюремному заключению приговорены 254 человек. Резонансные теракты произошли в 2016 году на западе Казахстана и в Алматы. Последний теракт, выполненный террористом-одиночкой, власти связали с салафитами, хотя в реальности его действия были больше похожи на протест против правоохранительной системы. Кроме того, в 2013 году в Казахстане запрещена деятельность организации «Таблиги Джамаат» и, возможно, этим также объясняется рост осуждения мусульман. Большое число осужденных получают сроки за ненасильственный экстремизм: в 2017 году их было 217, за насильственный экстремизм– 43 (всего 254 человека).
Жезказган и Сатпаев
Два небольших города Карагандинской области в центре Казахстана – Жезказган и Сатпаев – попали в центр внимания двух исследователей ввиду того, что именно отсюда выехала значительная группа людей: от 100 до 250 человек из этих городов отправились в джихад на Ближний Восток в период 2013-2016 гг.
Социально-экономическая обстановка Карагандинской области ухудшилась в последнее время – добыча металлов, основная отрасль области, показывает снижение, и системный, регионообразующий гигант-корпорация «Казахмыс» значительно сократила свою деятельность.
Поэтому, по словам исследователей, в целом спектре факторов, включая религиозные, политические, социальные и экономические, последние, возможно, играют первоочередное, спусковое значение.
Интересно, что религиозные сообщества, из которых выходят радикалы, чаще всего закрыты, изолированны или самоизолированны. Другая часть общества часто их демонизирует, и по большей части жизнь этих общин неизвестна. Многие из них (в том числе, по причине своего внешнего вида и религиозной одежды, лишены доступа к государственной или административной службе) вынуждены заниматься предпринимательством и часто преуспевают там, занимаясь продажей сотовых телефонов, одежды или продуктов питания, становясь, таким образом, частью заметного среднего класса. Интересно, что при всем их демонизированном образе, местное население воспринимает их как справедливых бизнесменов, которые продают товары по честной цене и не обманывают покупателей.
Социальная среда в этих городах, в целом, не отличается сплоченностью. Сообщества не имеют сильных связей между собой, возможно, из-за высокой миграции. Религиозные общины начинают формироваться по признаку масхаба, где есть условно «правильные» и «не правильные». Отчасти такая изолированность формируется сверху, так как государство четко разделяет традиционный ислам от нетрадиционного, спуская вниз, возможно, преднамеренный дискурс. На эту мысль наводит тот факт, что в мечети все мусульмане молятся вместе (и часто салафиты тоже посещают общие мечети, но воздерживаются от общения с имамами).
В Карагандинской области вдобавок существует тяжелое наследие советской организации промышленности с высокой вовлеченностью тюремного труда, что привело к определенной криминализации таких районов. Промышленные города, построенные в сталинские времена с помощью тюремного труда из рядом расположенных лагерей ГУЛАГа, в свое время служили ролевой моделью, демонстрацией коллективного труда, дружбы, многоэтничных городов. Здесь до сих пор популярна разговорная речь с использованием тюремного жаргона, укоренено специфическое восприятие понятия чести и защиты, сформировалось свое отношение к полиции и романтизация уголовного мира.
Экономическая обстановка в промышленных моногородах очень нестабильна. Руда иссякает и компании скупают участки с домами, где есть еще отложения меди, что приводит к переселению жителей и миграции населения. Но многие люди остаются жить в полуразрушенных домах – и это еще больше придает некогда процветавшим городам облик городов-призраков.
Таким образом, помимо тяжелых экономических условий, в этих городах размытая идентичность, изолированность и отсутствие перспектив выступают факторами радикализации молодежи. Важное значение имеет существующий дискурс властей относительно «нетрадиционного» ислама. Чем выше уровень враждебности, спускаемой сверху, тем выше вероятность насильственного экстремизма.
Истории нетрадиционных последователей
Ноа Такер рассказал о конкретном молодом человеке, с которым исследователи говорили в ходе своей поездке. Асет живет в Жезказгане, ему 23 года, он имеет высшее образование по специальности «инженер в промышленности». Асет не может найти достойную работу, хотя он и хорошо учился, что заводит его в жизненный тупик и оставляет мало выбора.
Второй герой – Аскар, ему 40 лет. Аскар оказался в центре процессов радикализации, происходящих в этой местности. Он знает многих уехавших лично, посещая с ними мечеть. Как к общественному активисту, к нему обращались родители уехавших и члены семей за помощью. Один человек пожаловался, что уехавший сын, позвонив, сказал: «я люблю вас как родителей, но ненавижу как такфиров».
Первые два казаха в ДАИШ и основатели казахской бригады были родом из Жезказгана. Они сначала уехали учиться в университет Аль-Азхар в Египте, а затем в Сирию.
В 2010 году начался религиозный бум и, по наблюдениям Аскара, группы верующих стали делиться, некоторые пополнились приехавшими в регион салафитами. Многие стали слушать проповеди дагестанских служителей и в результате перешли на более строгую версию ислама, тем самым изолировав себя от других. Аскар может узнать многих из своих знакомых на пропагандистских видео, распространяемых ДАИШ.
Например, Ербол – слепой массажист, казах, участвует в пропаганде ДАИШ. Он помогает лечить раненых, имеет две жены и служит лицом ДАИШ, демонстрируя, что истинная вера может помочь человеку обрести цель, даже если он слепой и не нужный обществу инвалид.
Аскар хорошо знает историю Ербола, которая отличается от той, рассказанной ДАИШ. На самом деле местная мечеть собрала средства для Ербола и помогла оплатить курсы массажиста, чтобы помочь ему с регулярным заработком. Однако Ербол не смог сразу найти работу, и друг посоветовал ему отправиться в Сирию.
Как Казахстан будет решать проблему религиозного экстремизма, которая все чаще прорывается наружу? Несмотря на разнообразный спектр факторов, толкающий казахстанцев на джихад, в основе чаще лежат экономические и социальные причины. Какой будет стратегия государства по отношению к тем, кто будет возвращаться из военных точек? За участие в войне предусмотрена уголовная ответственность и возвращающиеся должны, по идее, все немедленно получить тюремные сроки. Политика дерадикализации пока еще не проработана и наверняка будет набирать актуальность уже совсем в скором времени.
28.05.2018
Источник: Central Asia Analytical Network
