Последние попытки урегулирования в Афганистане на фоне инициатив, выдвигаемых правительством Ашрафа Гани, а также со стороны Узбекистана, активно поддерживаемых риторикой официальных представителей США, привлекают к себе внимание. У неискушенной аудитории эти информационные сообщения способны создать мнение, будто в афганском военно-политическом процессе действительно произошли какие-то качественные изменения, способные кардинальным образом изменить парадигмы дальнейшего развития Афганистана. Современные информационные и политические технологии легко создают подобного рода убедительные массовые симулякры, во многих случаях полярно противоположные действительности. Однако, объявленное в июне президентом Ашрафом Гани трехдневное перемирие с «Талибаном» никак не повлияло на весь последующий военно-политический процесс в стране. Но сама эта инициатива и то, как она интерпретируется в политических кругах и наблюдателями в самом Афганистане, а также в других странах, выявляет ряд интересных аспектов происходящего в стране и вокруг нее.
«Режим тишины» Ашрафа Гани
Конечно, среди части отрядов «Талибана» перемирие вызвало определенные позитивные реакции, результаты которых были широко освещены проправительственными СМИ, дополнительной причиной для оптимизма представлялась и «Гильмендская мирная инициатива». Тем не менее, дни перемирия и все последующие дни отмечены и высокой активностью тех группировок «Талибана», которые на перемирие не согласились.
Мониторинг боестолкновений и терактов этого времени показывает, что в подавляющем большинстве случаев речь идет именно о тех группах, которые однозначно идентифицируются как талибские. Формально ответственность за ряд терактов взяла на себя группировка «Исламское государство», но это, впрочем, вовсе не означает, что так оно и было. Принятие на себя ответственности за теракты тем или иным актором террористической деятельности давно уже является довольно простым, если не примитивным, инструментом информационного воздействия, и вовсе не факт, что данное заявление строго аутентично. Более того, начиная с мая 2018 года, в северных провинциях Афганистана не зафиксировано ни одного случая активности «Вилаята Хорасан», резкое снижение активности наблюдается и в других регионах, что прямо связывается с весенним наступлением «Талибана», почти абсолютно доминирующего в войне с правительством. Снижение активности ИГ, как и роль в этих событиях «сети Хаккани», сложно идентифицируемой и как часть талибов, и как сегмент ИГ, должны, вероятно, рассматриваться отдельно. В любом случае, активность «Талибана» в ходе и, особенно, после перемирия, можно уверенно характеризовать как высокую.
В рамках весеннего наступления «Талибана» можно заметить акценты активности на таких операциях как взятие под контроль блок-постов и контрольных пунктов. Можно предположить, что действия такого рода направлены на расширение территориального влияния и их проведение никак не свидетельствует о сокращающихся военных возможностях «Талибана». Кроме того, участились покушения на губернаторов провинций, глав уездов, руководителей провинциальных полиции и сил безопасности, а также на депутатов парламента и первых выдвиженцев на будущих парламентских выборах.
Эта активность талибов уже после трехдневного перемирия и во время одностороннего прекращения огня со стороны правительства вызвала обеспокоенность депутатов Волуси Джирги, но в это же время президент Ашраф Гани проводил интернет-конференцию с губернаторами и руководителями силовых ведомств 34-х провинций страны, обсуждая дальнейшее продление перемирия с «Талибаном».
Даже краткое перемирие вызвало громкий политический резонанс в афганском общественном мнении. Это произошло в ситуации, когда Ашраф Гани в последние месяцы стремительно теряет позиции в рейтингах популярности и доверия, он не может продемонстрировать никаких успехов в экономике, социальной сфере и борьбе с терроризмом. В преддверии парламентских выборов 2018 года, а затем президентских выборов в 2019 году инициатива по прекращению огня вызвала заметный оптимизм в обществе и в перспективе может серьезно усилить политические позиции Ашрафа Гани, хотя и только в краткосрочном измерении.
Июньское прекращение огня активно используется для дальнейшей дискредитации «Талибана» со стороны ДАИШ, являющегося главным конкурентом талибов в региональном экстремистском и террористическом сообществе. В дальнейшем можно ожидать, что ДАИШ станет одним из важных факторов, которые будут сдерживать возможные мирные инициативы талибов. Угроза потери лидерами «Талибана» контроля над своими группировками, обвинения в «предательстве джихада» — все это еще больше затрудняет теоретический разворот талибов к переговорному процессу, усложняет взаимоотношения с внешними партнерами.
Перемирие никак не повлияло и на вопрос о переговорах правительства с «Талибаном». Еще 31 мая 2018 года тогдашний командующий военными контингентами США и НАТО в Афганистане генерал Джон Николсон заявлял о том, что «большой объем дипломатической активности и диалога происходит за сценой, и это наблюдается на различных уровнях», — по его словам, лидеры «Талибана» среднего и высшего звена взаимодействуют с представителями правительства. 22-23 июня депутаты Волуси Джирги (нижней палаты афганского парламента) призвали правительство обнародовать план примирения с талибами. Депутаты выразили обеспокоенность в связи с тем, что детали мирного процесса не разглашаются. Ряд депутатов заявили, что правительство намерено обеспечить талибам безопасные зоны для проживания, передав им часть территории страны. Заместитель пресс-секретаря президента Шах Хусейн Муртазави опроверг сообщения о проведении секретных переговоров с талибами. Таким образом, возникает вопрос: а ведутся ли какие-либо переговоры вообще, кто и с кем их ведет, и в чем состоит сам предмет переговоров.
Кому нужен мир в Афганистане? Переговоры ради переговоров?
Весь период после свержения правительства «Талибана» в Кабуле в 2001-м году и установления в столице правительств (Хамида Карзая и затем Ашрафа Гани), когда все основные военные и политические процессы в стране находятся под контролем и управлением администрации США, было немало попыток организовать переговорный процесс с какой-то частью «Талибана» («с «умеренными талибами»). Весь этот опыт подводит к простым выводам:
- Переговоры ведутся только с теми, с кем удобно их вести, но не в интересах полного мирного урегулирования как такового.
- Переговоры всегда имеют незаконченную форму и используются лишь как инструмент управления военно-политическим процессом.
Эти выводы можно отнести ко всем переговорным инициативам, не только со стороны кабульского правительства.
Важная характеристика самого афганского конфликта состоит в том, что в нем участвует очень большое количество самых разнообразных акторов, интересы которых не только разнонаправленны, но и просто иногда находятся в разных сферах, пересекаясь или переплетаясь между собой и усложняя общую картину.
Среди факторов, препятствующих переговорным инициативам последнего времени, можно и нужно выделить следующие.
Поведение внешних сил свидетельствует о том, что практически никто из них не заинтересован в окончательном мирном урегулировании. При этом у большинства внешних акторов существуют разнообразные инструменты влияния на события в Афганистане, с помощью которых уровень конфликта может регулироваться. Противореча друг другу, эти действия больше способны повышать интенсивность конфликта, нежели ее снижать.
Для США и их союзников поддержание конфликта в Афганистане до уровня средней интенсивности (с возможностью повышать или снижать уровень конфликтности) является обоснованием их военного присутствия и распространения военно-политического влияния на соседние страны. Это очень важный элемент общей мировой геополитической стратегии США, не зависящий от той или иной администрации США, активность и формы реализации этого направления могут меняться, но само по себе оно является для внешней политики США фундаментальным. 7 июня заместитель помощника президента США Лиза Кёртис заявила, что «США готовы участвовать в переговорах, но мы не можем взять на себя роль афганского правительства и афганского народа. Политическое разрешение [конфликта] должно обсуждаться в ходе процесса, проводимого Афганистаном и под афганским руководством». Уклончивая позиция американской стороны, предпочитающей находиться «над схваткой», не удивительна, если брать во внимание не декларируемые, а реальные политические задачи американского присутствия в стране. В порядке исторической аналогии: в 1980-х годах, будучи заинтересованы в первую очередь в выводе советских войск из Афганистана и прекращении поддержки правительству Наджибуллы со стороны СССР, США легко и сразу приняли на себя роль прямого участника женевских переговоров 1981-1988 годов. Более того, непосредственным участником тех переговоров был Пакистан, строго де-юре не являвшийся участником тогдашнего афганского конфликта.
Впрочем, упомянутое заявление заместителя помощника американского президента конечно же не имело своей целью выход из образовавшегося переговорного тупика, было необходимым создание благоприятного фона инициативе Ашрафа Гани о прекращении огня между правительственными войсками и «Талибаном» в честь предстоящих праздничных дней.
Для КНР стабилизация в Афганистане в целом выгодна с точки зрения безопасности уже действующего китайско-пакистанского экономического коридора и для реализации китайских экономических (в том числе транспортно-коммуникационных) проектов. Однако, активность других стран в реализации конкурентных для КНР проектов (например, ТАПИ) и военное присутствие США и НАТО в Афганистане, создают локальный интерес китайской стороны к сохранению нестабильности (по-крайней мере, в ряде регионов Афганистана).
Для России главным интересом было бы мирное урегулирование в Афганистане, но при условии полного вывода войск США и НАТО и при российском участии с серьезной долей своего влияния во всех проектах кооперации Афганистана с постсоветской Центральной Азией и соблюдения российских интересов в регионе. Поскольку подобный сценарий является даже в отдаленной перспективе скорее теоретическим, главный российский интерес (мирное урегулирование) пока является малоактуальным.
Для Пакистана один из главных интересов в афганской ситуации, в высокой степени актуальный, и эта актуальность растет, в настоящее время состоит в недопущении усиления влияния Индии в Афганистане. Учитывая, что активность Индии, поощряемая США, Саудовской Аравией и Израилем, будет, скорее всего нарастать, Пакистан будет оставаться заинтересован в сохранении конфликтности тем более, что пакистанская сторона в наибольшей степени, чем кто либо, обладает инструментами контроля и управления над «Талибаном» и другими террористическими группами и движениями. Понятно, что любые действия Пакистана, направленные против индийской активности, будут априори поддержаны и Китаем.
Интересы всех других важных внешних акторов — в частности, арабских монархий, Турции, отдельных европейских стран — также в высокой степени конфликтогенны. В ряде случаев расхождение интересов по Афганистану происходит даже не между странами, а между различными бизнес-группами в отдельных странах или транснациональных корпорациях. Такая ситуация складывается, например, вокруг проекта строительства газопровода ТАПИ.
С кем говорить?
Разнородность «Талибана», не являющегося вертикально организованным и четко структурированным движением всегда, во-первых, будет ставить под сомнение вопрос о том, кто может быть эффективным и легитимным (с точки зрения всего «Талибана») актором переговоров с талибской стороны.
Принято считать, что руководство «Талибана» (Исламского Эмирата Афганистан) сосредоточено в возглавляемой Маулави Хайбатуллой Ахундзада Шуре, которая частично базируется в Карачи и частично в Кветте (Шура Кветты). Большинством военных командиров Хайбатулла Ахундзада признан лидером Кветты Шуры, лидерство Хайбатуллы Ахундзада признается Шурой Севера, Шурой Мирамшаха («сетью Хаккани») и Пешаварской Шурой. Существует оппозиционная группа, возглавляемая Убайдуллой Ишакзаем, двоюродным братом покойного Муллы Ахтара Мансура. Но в реальности значительная часть военных командиров на местах действует зачастую самостоятельно, не согласуясь с Шурой Кветты, часто следуя своим собственным интересам, в том числе — напрямую исполняя заказы от зарубежных спонсоров.
Попытки ввести в действие обязательность исполнения приказов Шуры Кветты в «Талибане» предпринимались многократно еще при Мулле Омаре, однако они не были и не могли быть эффективны, поскольку противоречили бы самой сущности «Талибана». Это изначально иррегулярное движение, эффективность которого во многом обеспечивается местными связями в том или ином регионе. Выход за пределы своего региона для того или иного командира/отряда может быть эффективным только кратковременно, продолжительный контроль над чужой территорией невозможен, так как отсутствует даже минимальная поддержка населения. Еще в 2006 году решением Расул Шура (высший совет) была сделана попытка внедрить в движении кодекс поведения (дисциплинарный устав) Layha, авторами которого были Мулла Бародар и Устад Ясир, затем в нее вносились изменения в 2009 и 2010-м годах, однако эти нововведения вызвали протесты на местах и не были реализованы.
По некоторым оценкам, численность контролируемых Шурой Мирамшаха (Хаккани) боевиков составляет не менее 15% от общей численности «Талибана», примерно по столько же контролируют Шура Пешавара и Северная Шура, не менее 10% входят в оппозицию во главе с Убайдуллой Ишакзаем. Есть еще ряд менее крупных групп, формально лояльных к Шуре Кветты, но действующих самостоятельно. В итоге численность уверенно подчиненных Хайбатулле Ахундзаду боевиков составляет менее 50% от общей численности «Талибана», которая по приблизительным оценкам составляет порядка 50 тысяч человек. Поэтому, даже если актором тех или иных переговоров является Шура Кветты, сама организационная специфика «Талибана» будет провоцировать некий постоянный уровень конфликтности и неисполняемости решений Шуры Кветты. Что, несомненно, будет использовано и внешними акторами.
Важным фактором или показателем неготовности самой правительственной стороны к урегулированию является отсутствие программ реинтеграции для участников неправительственных сил (бывших боевиков), программ, являющихся важнейшей составной частью любого внутристранового военного конфликта. Прецедент, связанный с этой проблемой, уже проявляется в связи с подписанным в апреле 2017 года соглашением между правительством в Кабуле и партией «Хезби Исломи» Гульбеддина Хекматьяра. Даже в случае подписания локальных соглашений о мирном урегулировании с отдельной группой «Талибана» или в отдельном регионе страны, должна реализовываться программа включения бывших боевиков в мирный процесс. В рамках этой программы должны быть предусмотрены и быть финансово-материально подкреплены создание рабочих мест, обеспечение жильем, профессиональным обучением, образованием и другими социальными условиями. Подобные программы правительством Ашрафа Гани не предусмотрены, а хаотичное возвращение бывших боевиков в регионы страны может только перевести конфликт на новый этап, усугубляя конфликтность в стране в целом.
Не «Талибаном» единым…
Никакими переговорами с талибами последних лет не учитывается и такая важная составляющая всего афганского конфликта, как необходимое переформатирование сферы межэтнических отношений, необходимость законодательного и реального воплощения в жизнь нового межэтнического баланса в стране. Не случайно, даже краткосрочная инициатива Ашрафа Гани по прекращению огня в июне 2018 года вызвала беспокойство многих политических лидеров непуштунских общин. 26 июня 2018 года в Анкаре вице-президент и лидер партии «Джумбиши милли» генерал Абдулрашид Дустум, один из лидеров партии «Хезби вахдат» Ходжи Мохаммад Мохаккик и лидер партии «Джамиати Исломи» Ата Мохаммад Нур сделали заявление. В нем выражено беспокойство тем, что ведение переговоров с «Талибаном», объявление перемирия, а также все процессы, связанные с будущими парламентскими и президентскими выборами, происходят кулуарно, закрыто, без участия политических партий и этнических общин, в узком кругу окружения президента Ашрафа Гани. Последовавшие со стороны Кабула провокации (например, арест сторонника Дустума Низамуддина Кайсари) и заявления лидеров блока «Национальная коалиция Афганистана» о фальсификации электорального процесса и вероятности непризнания выборов, и создании альтернативного временного правительства, эти действия свидетельствует о конфронтационных намерениях обеих сторон в этой плоскости конфликта.
Тенденция к сужению своей элитной и в целом внутриполитической поддержки, как и концентрация власти и государственного управления в узком кругу определенной части элиты проявилась в действия Ашрафа Гани и его ближайшего окружения практически с утверждения на посту президента в 2014 году. Основным критерием все больше становится принадлежность того или иного кандидата к пуштунской племенной группе гильзаи. Примером может служить даже часть из самых свежих кадровых назначений президента: посол в США Хамидулла Мохиб стал руководителем канцелярии президента, заместитель пресс-секретаря Шах Хусейн Мортазави назначен новым губернатором Бамиана. Директор УНБ Масум Станекзай назначен главой секретариата Высшего совета мира. Советник президента по национальной безопасности Ханиф Атмар — новый директор УНБ. Посол в ФРГ Али Ахмад Джалали стал новым советником президента по национальной безопасности. Все названные чиновники по своему происхождению относятся к племенам гильзаев восточных провинций Афганистана.
Обращает внимание на себя рокировка ближайших людей Ашрафа Гани в сфере, связанной с национальной безопасностью. Так, назначение Масума Станекзая в Высший совет мира означает, что именно он будет главным куратором всех попыток ведения локальных переговоров и заключения соглашений с отдельными группировками талибов. Априори можно предполагать, что (как главная тенденция) это будут группировки, относящиеся по своему происхождению к племенам пуштунов-гильзаи. Сценарий предполагает достижение соглашений с отдельными локальными группировками примерно по тому образцу, как это было сделано весной прошлого года с «Хезби Исломи». Естественно, что подобный сценарий переговорного процесса может носить в основном имитационный характер. Его практическая задача — усилить позиции действующей власти в предстоящих электоральных процессах, в том числе — усиливая и этноплеменной фактор.
Афганский сценарий для Ташкента
18 июня МИД Узбекистана официально сообщил о проведении переговоров с высокопоставленными представителями движения «Талибан», где были установлены контакты и достигнуты договоренности о проведении рабочих встреч. Узбекистан приветствует взаимное введение режима прекращения огня между правительством Афганистана и движением «Талибан» в связи с празднованием Ид аль-Фитр и надеется, что перемирие приобретет бессрочный характер, говорится в заявлении. МИД Узбекистана подтвердило, что готово обеспечить на территории Узбекистана все необходимые условия для проведения прямых переговоров между правительством Афганистана и движением «Талибан».
Действия МИД РУз являются прямым продолжением той внешнеполитической линии, которая была начата проведением конференции «Мирный процесс, сотрудничество в сфере безопасности и региональное взаимодействие» в Ташкенте 26-27 марта 2018 года. Важным импульсом этого процесса является официальный визит президента Узбекистана Шавката Мирзиёева в США в прошедшем мае. По его итогам очевидно, что по большинству проблем афганской Узбекистан поддерживает позиции США, рассчитывая, в свою очередь, на американскую поддержку ряда конкретных проектов в собственных интересах. Узбекистан также занимает важное место в американских стратегиях для Афганистана, а также в вопросах общерегиональной политики, например, в реализации проекта С5+1, где именно Узбекистан рассматривается как ядро региональной интеграции в американских интересах.
Афганская тема занимала одно из ведущих мест в повестке визита Шавката Мирзиёева в Вашингтон. Для США в краткосрочной и среднесрочной перспективе это связано с потребностью в реализации проекта «Северной распределительной сети». Можно предположить, что в ответ на согласие узбекской стороны обеспечить транзит военных грузов для группировки американских войск по «Северной распределительной сети» и обязательство быть партнером США в деле борьбы с «международным терроризмом» в Афганистане, США могут выполнить и ряд своих обещаний.
В ходе встречи с Дональдом Трампом Шавкат Мирзиёев «поднял вопрос о финансировании международными финансовыми структурами, в которых США играют решающую роль, строительства железнодорожной линии в Афганистане», имея ввиду проект строительства железной дороги Мазари-Шариф—Герат. Трамп выразил лишь готовность оказать «политическую и консультативную помощь в реализации Узбекистаном железнодорожных и инфраструктурных проектов в Афганистане». Денег для проектов, интересующих РУз, это пока не прибавило. Узбекистан готов предоставить для проекта новой железнодорожной линии 500 млн. долларов США, но, тем не менее, на строительство требуется 1,8 млрд. долларов, пока никем не предложенных.
Проект этого строительства имеет для Узбекистана чрезвычайно важное значение, но сам смысл этой дороги принципиально отличается по своему значению с точки зрения интересов США от участка Хайратон—Мазари-Шариф. Дорога до Герата, в случае строительства соединяющаяся с иранским участком Герат-Хаф, это — и прямой железнодорожный транзит КНР-ИРИ, и это уже не в интересах США. Можно предположить лишь, что перспектива строительства дороги Мазари-Шариф—Герат будет эксплуатироваться американской стороной для вовлечения Узбекистана в афганскую ситуацию, в краткосрочной перспективе реальное строительство же представляется маловероятным. В Ташкенте, тем не менее, рассчитывают, что своей лояльностью в осуществлении геополитических проектов США заслужат возможности и некие гарантии США для этого строительства.
Устойчивое представление Ташкента о том, что без согласования с США никакое региональное развитие РУз будет невозможно – не новый тренд в стратегиях Узбекистана. Смещение акцентов внешней политики на экономические интересы при Шавкате Мирзиёеве сделало американский фактор еще более важным для Ташкента. Поддерживаемый Западом вектор объединения региона — максимальное вовлечение стран Центральной Азии в проблемы Афганистана — в полной мере выполняется Ташкентом. Но при этом в руководстве РУз наверняка должно быть понимание того, что особые отношения с США не могут гарантированно обеспечивать рост и распространение регионального влияния Узбекистана и его успешного развития. Переговорная же инициатива Узбекистана вполне вписывается в те имитационные сценарии, которые реализуются кабульским правительством.
Примиренческой инициативе президента Ашрафа Гани предшествовал ряд событий из переговорного контекста, имеющих показательное значение для понимания и оценки всего последующего, включая и ташкентскую часть общего афганского сценария. 12 мая в Джакарте состоялась встреча улемов, посвященная вопросам продвижения диалога с силами вооруженной оппозиции как средства восстановления мира в Афганистане. Вместе с двадцатью афганскими делегатами и индонезийцами присутствовали также и ряд пакистанских улемов. Организаторы не исключали возможности участия представителей «Талибана», однако само движение выступило против этой инициативы, в своем заявлении охарактеризовав встречу в столице Индонезии как попытку легализации иностранного военного присутствия и марионеточной кабульской администрации, призвав улемов всех исламских стран отказаться от участия в подобных мероприятиях.
Фактор прекращения иностранного военного присутствия в Афганистане — понятно, что речь идет о присутствии США — вообще является главным, а иногда и единственным, из всех предварительно артикулируемых «Талибаном» условий в ответ на все переговорные инициативы уже на протяжении многих лет. Сам факт иностранного военного присутствия является с точки зрения талибов не подвергаемым сомнениям показателем нелегитимности любого политического режима в стране. Устойчивый характер требования о выводе военного контингента США и примкнувшего к ним НАТО необходимо воспринимать, вероятно, таким образом, что само по себе это присутствие не может быть предметом переговоров, напротив, делает их попросту неэффективными.
* * *
Продолжение конфликта с любой степенью интенсивности будет соответствовать интересам США и их союзников, сохраняя интересы военного присутствия США и НАТО в Афганистане, и сохраняя у власти в Кабуле подконтрольную США администрацию. При этом, изменения в характере конфликта, которые могут произойти в результате новых переговорных инициатив (снижение роли «Талибана» и усиление ДАИШ и других террористических группировок, усиление и переход в более острую фазу межэтнической конфронтации, рост межплеменных противоречий среди пуштунской части общества), эти изменения никак не мешают выполнению стратегических задач американской политики в регионе. Безусловно, весь этот комплекс противоречий будет отражаться и на ходе предстоящих и уже начавшихся электоральных кампаний, способствуя еще большей конфликтогенности афганского общества.
Александр Князев
10.07.2018
Источник: .gumilev-center.af
